Объект "Зеро" - Сергей Волков

Материала для курсовой я набрал предостаточно. Среди прослушанных мною песен и просмотренных клипов попадались и довольно интересные, и откровенно халтурные, и те, за которые мне, потомку визгливых певиц и гламурных певцов, становилось откровенно стыдно.

Но были те песни, которые запали в души. И дело тут вовсе не в гениальных словах или божественно талантливой музыке, скорее, и то и другое в них как раз отсутствовало. Просто в тот момент эмоциональный посыл, заложенный в них, четко лег на мое внутреннее состояние, которое можно было описать одним словом: «любовь».

И я записал их. И спустя какое-то время включал своей возлюбленной. И мы пели вместе. Это было давно. Это было далеко…

И вот теперь здесь, на чужой планете, среди развалин горящего монастыря, среди еще не остывших трупов и куражащихся врагов я услышал:

Я приду к тебе на помощь,

Я с тобой, пока ты дышишь.

Было так всегда, ты помнишь?

Будет так всегда, ты слышишь?[3]

– Слышу, – прошептал я тогда, вцепившись ободранными, кровоточащими пальцами в холодную решетку клетки. Только один человек на Медее знал эти слова, и только он мог научить им тех, кто сейчас спускался с перевала. Их было, судя по голосам, не меньше сотни, а это значило, что в самое ближайшее время несчастные обитатели монастыря будут по крайней мере отомщены…

Акка первой влетела в ворота. Высокая, худая, облитая чешуйчатой броней, она показалась мне похожей на огромного бронзового богомола. Вот только в лапках этот богомол сжимал двухметровый звенч-«месяц», оружие, способное за один замах перерубить пополам взрослого прыгуна.

Опьяненные вином, кровью и безнаказанностью свободники осознали опасность слишком поздно. Жарко сверкнул «месяц», и первый из оказавшихся на пути у Акки легионеров развалился пополам, так и не допив своей чаши – вино выплеснулось в пыль.

А следом за предводительницей в ворота уже ломился тугой строй латников. Захлопали арбалеты, зазвенели клинки, и… И все закончилось.

Бой был скоротечным и кровавым. Из сорока четырех легионеров уцелело восемь. Остальные валялись на плитах, порубленные, пробитые арбалетными болтами, и темная кровь смешивалась с пролитым вином.

– Клим! – звонко выкрикнула Акка, озираясь. – Клим!!

Я просипел что-то в ответ и потерял сознание…

Это был батальон «Сокол», личная гвардия Акки. Меня спасло, а бедных послушниц и их матушку Марию едва-едва не спасло обыкновенное чудо. «Сокол» проводил разведку боем, нащупывая маршрут, по которому можно было бы через горы выйти к самым западным форпостам Империи. Поход этот, рассчитанный на месяц, начался буквально за несколько дней до того, как я отдал приказ покинуть плоскогорье и взорвать все.

Батальон, двигаясь вдоль горного хребта, оказался в глухом ущелье и был вынужден повернуть, чтобы искать обходные пути. Одна из разведгрупп наткнулась на Цендоржа, пробиравшегося в Горную республику. Когда Акка узнала, что я сдался свободникам в двух шагах от монастырского перевала, она взяла роту бойцов и поспешила мне на выручку.

Как она сама мне впоследствии рассказала, вначале у нее возник план проследить, куда двинется захвативший меня отряд. Но, изучив оставленные врагом следы и выяснив, что они имеют дело с «Легионом Смерти», бойцы Акки потребовали нанести удар немедленно – «слава» о кровавых «подвигах» легионеров давно разнеслась по всей Медее.

Акка уступила, пожалуй, первый раз в жизни. И рота со всех ног рванулась в погоню. Но – не успела…

Истерзанные тела послушниц и матушки Марии похоронили у закопченных развалин церкви. Трупы легионеров свалили в овраг за монастырем, их ожидала участь быть съеденными падальщиками. Черные чайки, заунывно крича, уже закрутили в небе над оврагом свою посмертную карусель.

Восьмерых оставшихся в живых врагов на ночь заперли в подвале, а утром вывели к воротам. И тут выяснилось, что среди них нет Каракурта. Не оказалось его и меж убитых. Для всех так и осталось загадкой, как и когда этому выродку удалось исчезнуть.

Суд был недолгим, а приговор – суровым. Вскоре бойцы Акки вбили в землю у ворот восемь заостренных кольев, обильно смазав их бараньим салом из монастырских запасов.

– Надеюсь, они не получают сейчас удовольствие, – хмуро пробормотала Акка, наблюдая, как раздевают орущих от ужаса легионеров.

Когда все было закончено, рота двинулась прочь, а у монастырских ворот, извиваясь на кольях и выкрикивая проклятия, остались восемь последних «парней Каракурта». Надеюсь, они прожили достаточно долго, чтобы прочувствовать всю меру страдания, на которое раньше так легко и охотно обрекали других…

Первым человеком, который встретил нас на подходе, оказался Цендорж. Меня несли на носилках. Он подбежал, упал на одно колено, бухнул себя кулаком в грудь:

– Клим-сечен!

Я улыбнулся разбитыми губами:

– Спасибо, Цендорж.

Вскоре мы добрались до укрепленного лагеря – палатки, костры, аппетитный запах мясной похлебки. Батальонный врач, молодой парнишка, учившийся в свое время у Изольды Ивановны, осмотрел меня. Он уже знал, какая участь постигла послушниц и мать Марию, и все время повторял:

– Как же это, а? Ведь она же только добро… только добро делала.

Я ничего не сказал этому впечатлительному юноше, но подумал: «Добро почему-то всегда идет рука об руку со злом. Великий век был эпохой добра, но во имя этого добра люди пролили реки крови. Это неправильно, но это – жизнь».

Вечером, после заката, когда я, перебинтованный и накормленный, лежал на удобном ложе из шкур, ко мне в палатку пришла Акка. Села рядом, провела рукой по волосам. Я невольно сделал движение головой и тут же смутился – получилось как у кота, которого гладит хозяйка.

– Поговорим? – спросила Акка.

– Давай.

И – молчание. Я лежал и слышал сдержанный шум лагеря: голоса бойцов, звон оружия, треск ломаемых сучьев – кто-то запасал топливо для костров.

Наконец Акка решилась и спросила, осторожно, медленно выговаривая слова:

– Клим… Скажи… пожалуйста, скажи – где вы… где все-таки ты был три года?

«Черт! Эх, Аня, Аня, «айрон мейдон», даже сейчас тебя больше всего волнует не человек, а дело», – с горечью подумал я и ответил:

– Скажу, но сначала ответь: почему ты назначила командующим Борчика?

Вновь – молчание. Я скосил глаза, посмотрел на нее и с удивлением заметил, что Акка смутилась!

– Аня. – Я произнес ее имя и сам вздрогнул от того, как это прозвучало. – Аня, чем тебя покорил этот… слизняк?

– Он не слизняк, – торопливо заговорила Акка, и я почувствовал, как ей трудно и тяжело произносить эти слова. – Он просто… неуверенный… был. Я думала – человеку надо дать шанс, и он раскроется, станет настоящим…