Избранное - Леонид Караханович Гурунц

охотничьим ружьем, а кто вилами и топорами.

Я испуганно посмотрел на Шаэна. Грудь его была опоясана патронташем с пустыми гнездами.

— Дядя Шаэн, а вы сладите? — спросил я. — У них пулеметы, патроны.

— Зато у них нет таких молодцов, как ты, как твои друзья, пославшие тебя сюда. — Шаэн потрепал меня по плечу. — За нас Ленин, — сказал он.

Из-за куста появились еще два партизана. Они тащили пулемет.

— Вот и наше оружие, у дашнаков отбили, — сказал Шаэн и пошел к группе партизан.

Двое партизан, тащивших пулемет, остановились возле меня.

— Э, да мы с тобой знакомы! — воскликнул один из них.

Я силился вспомнить, где видел это лицо, и не мог.

— Не признал? Письмо получил, а почтальона не приметил?

«Скоморох! — молнией пронеслось в голове. — Как же я не узнал сразу?»

Я радостно пожал ему руку. Подошел Шаэн.

— Да я вижу, ты уже нашел знакомого, — обратился он ко мне.

— А у нас беда, — сказал я, — дядя Авак исчез. Говорят, дашнаки убили.

В это время из-за куста показалась группа людей, среди которых я сразу узнал нашего жестянщика.

— Говоришь, убили дашнаки? — смеясь спросил Шаэн.

Тем временем вокруг меня все пришло в движение. Краем уха я ловил отрывочные распоряжения Шаэна.

Мне надо было торопиться: не дай бог отец Каро проведает, куда девалась его лошадь!

— Тебе, пожалуй, одному отсюда не выбраться, — сказал Шаэн. — Чего доброго, на дашнаков наскочишь.

В раздумье он наморщил лоб.

— Ничего, дядя Шаэн, — задорно крикнул я, — я хитрый! — И рассказал о своей встрече с дашнаками.

— Ловко ты их обошел!

Я надел фуражку Каро и всунул руку в косынку. Авак и Шаэн рассмеялись.

— Похоже. Теперь скачи прямо в Нинги. Пусть даже старуха руку посмотрит: нужно будет — скажет, что ты у нее был.

…В деревню я прискакал к вечеру. В условленном месте встретился с Каро.

— Где пропадал? — накинулся он на меня. — Отец уже кончил подсчеты. Дома такой тарарам! — Он хитро улыбнулся: — Ничего, скажу — партизаны увели, а конь вырвался и сам прискакал.

Спрыгнув с коня, я передал ему повод.

— Значит, Шаэна не поймали? — спросил Каро.

— Шаэна поймать нельзя, — важно отрезал я. — За его спиною Ленин стоит.

В этот же вечер ко мне пришли ребята нашего тага. Пришел даже Айказ, который раньше меня и в грош не ставил. Никогда я не был таким важным в собственных глазах, как сейчас.

В избе — никого. Дед еще не вернулся из гончарной, мать возилась во дворе, а Аво дома нет.

Вачек дернул меня за подол рубашки, недовольно буркнул:

— Что ты про Бурухан расписываешь? Гору не видали? Ты про дело толкуй. Можно подумать, к кирвам в гости заскочил. Никакого геройства!

— Ничего геройского не было, — сказал я уныло. — Встретил дашнакский разъезд, прикинулся гимназистом…

— Дашнакский разъезд! — задохнулся от восторга Сурик.

— Не мешай, Сурик. Не суйся.

Я рассказал, как обманул папахоносцев. Рассказ мой то и дело прерывался одобрительными восклицаниями. Теперь я видел: от моей находчивости в восторге не один Сурик.

Сурик снова сунулся было с вопросом, но на него цыкнули:

— Да не мешай! Дай человеку слово сказать!

— А что же ты не расскажешь нам, как там партизаны воюют? — спросил Айказ.

— Ой, и тяжело нашим! — вырвалось у меня. — Пушек никаких нет. Пулеметов раз-два — и обчелся.

Меня остановил презрительный взгляд Арама и внезапная тишина, воцарившаяся в комнате. И Васак, и Арам, и Сурик — все товарищи подавленно молчали.

— То есть, может быть, пулеметы, пушки и были, но я их не видел, — поспешно вставил я, изо всех сил стараясь исправить оплошность.

Чтобы выйти из положения, я переменил разговор.

— Ребята, дядя Шаэн считает нас партизанами, — сообщил я.

— Так и сказал — партизаны? — прерывающимся голосом спросил все тот же Сурик.

Я замялся:

— Не совсем партизанами. Помощниками в стане врага. Так и сказал. Не сойти мне с места.

Арам все же не преминул уколоть меня:

— А дядю Авака ты сам видел или он тоже был на задании?

— Видел, разговаривал с ним, как вот с тобой, — обиженно отчеканил я. Для большей убедительности я даже рассказал случай, когда дядя Авак во главе отряда отбил у дашнаков пять пленных партизан, которых они вели на расстрел. И, конечно, не пожалел красок, расписывая этот подвиг.

— Ты не видел жестянщика Авака, Арсен. Выдумал все это, — услышал я вдруг знакомый голос.

Я оглянулся: в дверях стояла Мариам-баджи. Поблекшие глаза ее из-под низко надвинутого платка смотрели на меня, казалось, безразлично.

Мы были ошарашены этим неожиданным появлением. Наверное, она давно стояла тут и подслушала весь разговор.

— Как не видел, Мариам-баджи? — обиделся я. — Не сойти мне с места…

— Ты не видел жестянщика Авака. Выдумка это. Понятно? — повторила Мариам-баджи бесстрастным своим голосом.

Но я ничего не понял и раздосадованно смотрел в непроницаемое лицо Мариам-баджи.

— Ты не видел Авака, не слышал о нем ничего. Даешь, Арсен, слово, что ты никому об этом не обмолвишься? И твои друзья забудут о том, что ты им сболтнул?

Только теперь я стал догадываться, чего добивается от меня Мариам-баджи. Нет сомнения, что ей я Америки не открыл, она знает о муже все и не хочет, чтобы об этом знали другие. Вот так Мариам-баджи: когда надо, умеет держать язык за зубами.

Я поклялся Мариам-баджи держать тайну. Такую же клятву дали ей и мои товарищи.

Во дворе послышались голоса. Должно быть, дед вернулся из гончарной.

Мариам-баджи, бросив на меня укоризненный взгляд, ушла. Вслед за ней покинули избу и мои друзья. Я вышел проводить их. Но не успел расстаться с Васаком, который, задержавшись, все расспрашивал о партизанах, как лицом к лицу столкнулся с Арфик.

— Говорят, у партизан был, это правда? — спросила она, обдав меня горячим дыханием. Городская обнова на ней уже потрепалась, обтрепался даже кружевной воротник.

Я сделал удивленное лицо.

— Как там мой отец? Хмбапет?

«Сама ты хмбапет!» — хотел отрезать я, но, вспомнив о клятве, продолжал играть в незнайку.

— О чем ты, Арфик? Я никого не видел!

Но Арфик продолжала:

— А как Шаэн? Спарапет? [71] — допытывалась она.

«Ах ты, сорока, — так и хочется влепить ей в глаза, — заладила: «хмбапет», «спарапет». Да там таких чинов и нет. Это у дашнаков твоих «хмбапеты» и «спарапеты», а партизанам на них наплевать».

Верный клятве, я молчу. Что она поймет? Девчонка! Пусть она себе свою серу жует. И в самом деле челюсти Арфик вдруг задвигались. Значит, во время разговора она держала липучку под языком.

Арфик продолжала тараторить. В темноте так и сверкали