Дом разделенный - Перл С. Бак

толчею, так что люди разбегались по тротуарам, словно их сдувало могучим ветром, погонщики спешно уводили с дороги ослов, а матери испуганно прижимали к себе детей. Юаню тоже было не по себе, и он то и дело поглядывал на Мэна: не велит ли тот сбавить скорость, пожалеть простой народ?

Однако Мэн привык к скорости. Он сидел прямо, глядел вперед и с каким-то ожесточенным восторгом показывал Юаню все, на что стоило посмотреть.

– Видишь эту дорогу, Юань? Всего год назад она была шириной от силы четыре фута, и на автомобилях по ней было не проехать. Только рикши да носильщики здесь бегали! Да и по другим, самым широким улицам можно было проехать разве что на маленькой повозке, запряженной одной лошадью. А теперь полюбуйся, какой простор!

– Да, вижу, – ответил Юань, глядя из-за солдатских спин на широкую мощеную улицу. По обеим сторонам от нее лежали развалины домов и лавок, снесенных для расширения дороги. Однако из-за развалин уже выглядывали новые лавки и новые дома, непрочные, потому что строили их очень быстро, зато современные и гордые, точь-в-точь как заграничные, с большими стеклянными окнами и яркими фасадами. На противоположной стороне широкой новой улицы Юань вдруг заметил глубокую тень и, присмотревшись, увидел старые ворота и старую городскую стену, у подножия которой в небольшом закутке теснились маленькие хижины из циновок. Там жили нищие. С наступлением утра они начали просыпаться, выползать из своих хижин, и женщины разводили огонь под котлами, стоявшими на четырех кирпичах, перебирали найденные на помойках капустные листья и готовили еду. Дети бегали голые и чумазые, изможденные тяжелым трудом мужчины шли к своим повозкам и корзинам. Увидев, куда смотрит Юань, Мэн досадливо пробормотал:

– В следующем году их здесь не будет, этих хижин. Скоро мы их запретим. Нехорошо, что в новой столице живет такой сброд. Мы приглашаем сюда заграничных послов – даже принцы к нам приезжают! – и такое зрелище не делают нам чести.

Юань прекрасно это понимал и соглашался с Мэном, что убогих хижин здесь быть не должно. Нищие производят очень отталкивающее впечатление, и нужно их куда-то убрать. Он немного подумал об этом и сказал:

– Наверное, им можно дать работу.

– Конечно, мы отправим их на работы! – с жаром подхватил Мэн. – Или на работы, или в родные деревни, на поля, обязательно!

Тут лицо Мэна, казалось, исказила давняя боль, и он страстно воскликнул:

– Именно эти люди и мешают стране развиваться! Вот бы очистить ее от этой скверны, от замшелых стариков, чтобы заново строила ее одна молодежь! Будь моя воля, я камня на камне не оставил бы от этого города… От этой дурацкой старой стены, которая никому не нужна – ведь на войне теперь вместо стрел используют пушки и бомбы! Разве стена защитит нас от самолетов-бомбардировщиков?! Долой ее! А кирпичи можно использовать для строительства новых фабрик, школ и других мест, где молодые люди могут работать и учиться! Но эти люди, они ничего не понимают… Они не позволяют нам снести стену… Грозятся…

Тут Юань, услышав от Мэна такие речи, перебил его:

– Погоди, Мэн, ведь ты всегда защищал бедных! Я помню, как ты гневался, видя, что их притесняют… Когда какой-нибудь иностранец или полицейский поднимал руку на нищего.

– И это по-прежнему так! – быстро ответил Мэн, уставившись на Юаня, и тот увидел черное пламя гнева в его глазах. – Если я замечу, что чужеземец поднял руку даже на последнего попрошайку, я разозлюсь так же, как прежде, потому что я не боюсь чужеземцев и готов применить оружие, если понадобится. Но теперь я знаю больше, чем раньше. Я понял, что эти самые бедные, ради которых все затевалось, – главная помеха нашему делу! Их слишком много… Чему их можно научить? У них нет будущего. Поэтому я говорю: пусть они умрут от голода, наводнений и войн, а мы заберем их детей и воспитаем в революционном духе!

Так громко и назидательно вещал Мэн, и Юань, слушая его и неспешно размышляя, видел правду в его словах. Неожиданно вспомнился тот священник в чужой стране, что показывал любопытной публике ужасные картины здешней жизни. Да, даже здесь, в этом прекрасном новом городе, на этой широкой улице, среди новых гордых домов и магазинов, Юань увидел то, что показывал священник: слепого нищего, у которого глаза были изъедены страшной болезнью, жалкие хибары из циновок и лужи нечистот, уже оскверняющих нестерпимой вонью свежесть нового утра. Но тут в Юане с новой силой вспыхнул гнев на того священника, гнев, пронизанный стыдом и болью, и он в сердцах воскликнул, подхватывая слова Мэна:

– Да, нужно избавить страну от этого сброда!

В душе он полностью согласился с Мэном. Какую пользу могут принести обновленной стране эти безнадежные, невежественные нищие? Раньше он был слишком мягкосердечен. Надо научиться быть таким же суровым и решительным, как Мэн, и не тратить душевные силы на сочувствие к нищим.

Наконец они подъехали к дому, где были расквартированы солдаты Мэна. Юань не был военным и жить там не мог, но Мэн снял ему номер в гостинице неподалеку, извинившись, что жилье, увы, не самое просторное, светлое и чистое.

– В городе сейчас столько народу, что ни за какие деньги не сыщешь приличного жилья. Дома строят медленно… Город растет, и никакая сила не может за ним угнаться! – Это Мэн произнес с гордостью, после чего добавил: – Ради благого дела стоит потерпеть, брат мой. Мы ведь строим новую столицу!

Юань воспрял духом и заверил Мэна, что охотно потерпит, да и номер вполне хорош. Той же ночью, сев за маленький письменный стол у единственного окна комнаты, где ему теперь предстояло жить, Юань начал первое письмо к Мэй Лин. Он долго размышлял, с чего лучше начать, и подумывал использовать традиционный зачин с учтивыми приветствиями, однако в тот вечер его охватила странная бесшабашность. Насмотревшись на руины старых домов, на новые гордые дома, на широкую недостроенную улицу, беспощадно пробивающую себе путь сквозь старый город, и наслушавшись пылких, злых и бесстрашных речей Мэна, он ощутил в себе ту же неуемную силу. Подумав еще немного, он начал письмо резко, на заграничный манер: «Дорогая Мэй Лин…» Когда слова эти, гордые и резкие, легли на белую страницу, он поглядел на них со стороны, поразмыслил и мысленно наполнил их нежностью. «Дорогая» – разве это не значит «возлюбленная»?.. А Мэй Лин – это она сама, он обращается к ней, и она внимательно его слушает… Юань вновь взялся за перо и короткими стремительными предложениями обрисовал все, что сегодня видел: