А. С. Секретная миссия - Александр Бушков

Небрежно отряхнувшись, юный Эдгар гордо вздернул голову:

– Я не грабитель!

– Господь с вами, никто вас и не спешит подозревать… – сказал Пушкин успокоительно. – Но такое поведение, согласитесь, вызывает недоумение и вопросы…

– Вы не поймете… Точнее, не поверите.

Пушкин сказал мягко:

– А вы попробуйте объяснить так убедительно, чтобы мы вам поверили…

– Бесполезно, господа. То, что я могу рассказать, совершенно не сочетается с материалистическим взглядом на мир, который сейчас в такой моде… Вы же не поверите, если я скажу, что там, – он указал на погруженный в безмолвие уединенный домик, – расположилось некое создание, имеющее отношение скорее к нечистой силе, нежели к роду человеческому?

– Очень мило, – сказал Пушкин. – А вы, следовательно, нечто вроде рыцаря-любителя, охотящегося за нечистью?

– Охотник – да. Но не любитель. Можете считать меня лжецом или сумасшедшим, господа, но у меня в стране существует нечто вроде тайной полиции, занятой охотой за теми, о ком я только что говорил… Клянусь честью! Что вы смеетесь?

Пушкин едва ли не пополам перегнулся от смеха, который приходилось сдерживать, учитывая близость домика. То же самое происходило и с Красовским, зажимавшим себе рот, чтобы не фыркать.

– Господи ты боже мой, – сказал Пушкин, выпрямившись. – Мы не над вами смеемся, любезный Эдгар, а над теми ситуациями, которые подбрасывает нам жизнь… Да в том-то и дело, милейший, что мы представляем здесь как раз тот департамент тайной полиции, что занят, вульгарно упрощая, нечистой силой… Честью клянусь.

– Мы о вас ничего не знали…

– Как и мы о вас, юноша, – сказал Пушкин. – Я подозреваю, в Европе – а может, и не только там? – существует не одна подобная служба, и мы все бродим, как слепые, не узнавая друг друга и не подозревая, что не одиноки…

Хорошо, что здесь нет падре Луиса, подумал он. Был бы лишний повод у надменного иезуита посмеяться над нашей неопытностью, разобщенностью, школярскими манерами…

– А знаете, Александр Сергеич, – сказал Красовский. – Юноша нам, думается, не врет. Я тут поковырялся с его пистолетиком… Серебряной пулею заряжен, представьте себе.

– В таком случае, думаю, лучше всего будет вернуть молодому человеку оружие, – серьезно сказал Пушкин. – Послушайте, Эдгар… Вы уверены, что на тех, кто сейчас в доме, ваши пули воздействуют должным образом?

– Не уверен. Но попытаться стоит.

– Хвалю, – сказал Красовский. – Лихо сказано… В армии не изволили ль служить?

– Угадали. Именно там мне и было сделано предложение… Понимаете ли, я долго прожил на юге. Я понимаю, вы о нас плохо осведомлены, для Европы Америка – жуткое захолустье… Но на юге у нас частенько случаются вещи, которые в материалистическую картину мира не укладываются совершенно. Мне доводилось сталкиваться… Потому меня и привлекли, изучив всесторонне, к службе в… собственно, у нас нет названия, господа. Наша служба спрятана в одном из третьестепенных департаментов военного министерства, у нас мало людей, мало денег, но мы стараемся… Собственно, господа, сейчас не существует никакого Эдгара По. В армии я числюсь под именем Эдгара А. Перри и в настоящий момент для всех, кто меня знает, служу в артиллерийской батарее, в форте Моултри неподалеку от Чарлстона – места отдаленные и пустынные, забытые богом и военным начальством… Главный сержант Эдгар А. Перри, честь имею. А на деле… – Он повертел в руках пистолет и сказал с обезоруживающей простотой. – А на деле – вот это…

– И за кем же изволите охотиться? – спросил Красовский с интересом.

– На того, кто, мне точно известно, обитает в этом домишке.

– Уж не английский ли милорд по имени Гордон? – спросил Пушкин. – Не делайте удивленного лица, нам об этой персоне кое-что известно – достаточно, чтобы заинтересоваться…

– Неужели? Тогда вам, может быть, известно, кто он такой?

– Субъект, определенно принадлежащий к нечистой силе, если считать это чересчур общее понятие условным обозначением наших клиентов…

– Нет, – сказал юноша. – Я имею в виду его личность.

– Представления не имею, – честно признался Пушкин.

– Он даже имя не сменил… Вернее, урезал. Гордон… Если точно, Джордж Гордон Байрон. Байрон ведь – не фамилия, это титул – Джордж Гордон, шестой лорд Байрон… Нахальство поразительное. Так вот, это Байрон…

«Вы с ума сошли!» – едва не вырвалось у Пушкина, но он сдержался – сам пережил наяву многое, по поводу чего ему могли сказать то же самое пресловутые «здравомыслящие люди». Записные материалисты. Князь Вяземский, к примеру, даром что начальствует над Особой экспедицией и по долгу службы обязан проявлять раскованность фантазии и допускать все на свете, так и не смог до конца поверить в джиннов. То есть, он верит в злокозненную нечистую силу, в то, что Катарина существует, – но честно признался, что ему трудно поверить в неких разумных существ, обитавших на Земле задолго до появления человека, а уж тем более в то, что они до сих пор плетут козни против человечества, пылая жаждой мести…

Пушкин сказал тихо:

– Лорд Байрон умер три года назад и похоронен в Греции. Это был великий поэт, я его безмерно почитал и считал учителем…

– Представьте, я тоже, – сказал молодой американец. И вытянул руки ладонями вверх. – Тем больнее было узнать… Вот этими руками я месяц назад держал фонарь и лом, когда мы глубокой ночью проникли в фамильный склеп. В церкви Хакнелл Торкард неподалеку от Ньюстеда. Его гроб был помещен на гробницу пятого лорда Байрона… Он был пуст. Ну, не совсем… Там лежала бумага, на которой кто-то довольно мастерски изобразил физиономию, расплывшуюся в довольно гнусненькой ухмылке. Несомненно, это он сам так изволил пошутить. У него было чувство юмора, хотя и весьма своеобразное…

– Вы говорите жуткие вещи, – сказал Пушкин глухо. – В это трудно верить…

– Мне тоже в свое время казалось невозможным поверить… Положа руку на сердце, господин Пушкин, в своей обычной жизни лорд Байрон был человеком весьма и весьма неприглядным. Потрясающий развратник, первый опыт получивший в девять лет со служанкой-шотландкой….

– Вроде там были еще какие-то темные истории с мальчиками… – вмешался Красовский.

– Именно, – сказал По. – Человек, умышленно ставивший себя вне общества и вне морали…

– Он был великий поэт, – повторил Пушкин.

– Кто спорит? Но человек со столь сомнительными моральными устоями, откровенно бравирующий интересом к темным силам, гораздо больше, чем кто-то добродетельный, подвержен риску однажды столкнуться нос к носу с теми, кто придет с той стороны и сделает предложение… По-моему, мы даже определили точно, когда это случилось. Восемнадцатый год, Швейцария, вилла Диодати… Он там жил с очередной любовницей и друзьями.

– Да, я знаю. Они там писали повести о всевозможной чертовщине: вампирах, привидениях…