Метро 2035. Питер 2. Война - Шимун Врочек

– Любовь!! – заорал притиснутый к стене скинхед. Чудовище медлило. Затем вдруг отпустило Убера – тот рухнул на пол – и отодвинулось.

Тишина. Где-то вдалеке слышен писк тысяч крыс.

Чудовище повернулось к компаньонам, и… Комар не поверил глазам. Пошло прочь.

– Чего хотел-то? – спросил Убер растерянно, ему вслед. Клоун повернул голову, медленно выдохнул – шумно вырвался воздух, пыль заплясала вокруг. Как-то совершенно по-человечески пожал плечами и пошел вниз. Прямо на крыс. Те заволновались…

– Ты когда-нибудь такой номер видел? – спросил Убер. Комар, превозмогая боль, пожал плечами.

– Я такого номера даже в цирке не видел.

Убер захохотал. И внезапно – закашлялся, упал и задергался. Словно в припадке.

* * *

Комар стащил с него противогаз. Из маски вылилось целое море воды.

Лицо Убера было белым – как полотно.

– Ты в порядке? – прозвучало глупо.

Скинхед мотнул головой, протянул руку. Комар отдал ему маску.

Убер помедлил. Сел, морщась от боли, сплюнул кровью. Оскалился Комару и подмигнул. Искаженное, вымотанное лицо скинхеда было пугающим.

В следующий момент он снова начал кашлять.

С такой силой, словно внутри Убера что-то рвалось. Сплюнул в сторону.

– Ты точно в порядке?

Вместо ответа Убер натянул маску, Комар помог ему прикрыть шею воротником. Пока скинхед приходил в себя, Комар нашел между кресел обрывок каната, смотал его в бухту.

Внизу, на манеже грустный клоун-чудовище сражался с крысами. И серое зло, похоже, побеждало. Как ни печально.

– Ну, все, надо уходить, – скинхед встал на ноги. – Двинулись. Таджик уже грустные песни поет, вспоминая о счастливых годах нашей совместно проведенной юности.

Убер снова выглядел… обычно.

– Да вы познакомились с ним два дня назад! – возмутился Комар.

– Просто он чувствительный.

* * *

Они поднялись по лестнице на второй этаж, побежали по коридору. Внезапно коридор закончился, перед ними была глухая стена. Тупик.

– Тупик, – сказал Убер. Капитан Очевидность, блин.

– Ага.

– И Таджика нигде нет.

Скинхед обошел все углы, остановился озадаченный. Почесал затылок.

– Тут ветер, – сказал Убер наконец.

– И что?

– Просто тут его быть не должно.

Скрипнула дверь. Они с Убером как по команде развернулись, вскинули оружие. Свет ворвался в коридор – мягкий свет Луны, заглядывающей в окно. Для подземных глаз Комара это было все равно, что мощный прожектор. Он прищурился. В полосе света темнела чья-то плотная фигура.

– Позвольте поинтересоваться, милостивые государи, – прозвучал мягкий дикторский баритон: – почему так долго? Мне чуть было не пришлось ждать.

Комар прищурился:

– Таджик, живой?!

Тот кивнул.

– Я думал, мне конец, – сказал он буднично. – Истратил последний патрон. Ходит тут один. Ино, ино, спрашивает.

Убер усмехнулся.

– Зачем ты заперся в кабинете директора? – спросил Комар, оглядываясь.

– Я бы не назвал это верным определением, поскольку все же это кабинет не директора, а художественного руководителя. Худрук цирка был необычный человек, – Таджик помедлил. – К тому же здесь гораздо удобнее.

Кабинет был великолепен. Не формальное место исполнения служебных обязанностей, а мастерская человека, который здесь работает, творит – по-настоящему.

Огромный стол, заваленный рисунками и фигурками животных. Смешной клоун на столе. Мячики и гравюры.

На стене – фотография пожилого человека с белыми седыми волосами вразлет вокруг лысой макушки. Человек слегка улыбался. Обаятельный и грустный. И какой-то по-детски наивный.

Комар с Убером переглянулись.

Стены кабинета были увешаны десятками фотографий и рисунков. Все совершенно разные. Словно ребенок игрался, собирая без всякой системы или цели все, что ему нравилось. Все. От цветных шаров, фотографий детей и кошек, до абстрактных фигур и консервных банок. Никакой видимой системы в этом не было.

– Слава Полунин, – сказал Убер. – Ничего себе. Легендарный Асисяй. Великий клоун. Я видел его «Снежное шоу» – и рыдал как мальчишка. Это было действительно круто.

«Аси-сяй», вспомнил Комар. «Ино-ино».

– Думаешь, это он?

Убер пожал плечами.

– Да кто знает? Ох, уж эти творческие личности. Таджик! – Убер подошел к окну, выглянул на улицу. – Как насчет того, чтобы выйти через окно?

Тот пожал плечами. Комар показал Таджику бухту каната, позаимствованную в зрительном зале. Хороший канат, должен выдержать.

Таджик кивнул.

– Только после вас, – сказал вежливо.

Пустая банка из-под кока-колы – ярко-красная, как леденец, – перекатывалась ветром. Убер слышал ее легкий алюминиевый скрежет по голому асфальту.

Кх-ррр, кх-ррр.

Он поднял дробовик и замер. Что-то тут явно не то.

Ветер уныло выл в расщепленных, лопнувших по швам водосточных трубах. Часть их уцелела – ржавые, перекошенные, они свисали со стен домов, как чудовищные наросты. Флейта ветра. Орган сожженного в ядерной вспышке времени.

Разруха.

Убер поежился.

Кх-рр. Кх-ррр.

Банка слишком свежая, сообразил Убер. Даже с пузырьками колы, оставшимися на мягком сером металле…

Убер мягко переступил назад, не опуская дробовика. Повел стволом влево, вправо. Ничего.

Но кто-то тут явно побывал. Выпил колу и выбросил банку.

Убер мягко отступил назад, спиной вдавился за угол. Опустил дробовик. Стрелять лучше навскидку, не целясь. Так вернее. Разлет крупной дроби – в метр диаметром, хорошо гробить бегущую на тебя тварь… или наркодилера, которому задолжал.

– Все развлекаешься? – спросил знакомый голос. Убер резко повернулся, вскинул дробовик к плечу.

Мандела стоял перед ним и жутковато, отрешенно улыбался. Та же дыра в щеке, те же сугробики снега на плечах и голове. Словно там, откуда он взялся, по-прежнему шел снег.

– Я что, сплю? – спросил Убер. Опустил дробовик. – А чего ты за мной ходишь, брат?

– Снег, – сказал Мандела.

– Какой снег? – удивился Убер. Втянул ноздрями холодный свежий воздух, выпрямился.

И вдруг снег действительно пошел. Крупные хлопья опускались на голову скинхеда, на лицо. Убер слизнул языком снежинку. Ледяной вкус.