Два шага на небеса - Андрей Дышев

– Отель «Фламинго», – догадался я.

– Узнаешь нашу мадам? – Лора провела ноготком по изображению девушки.

– Это фото, – произнес я, рассматривая обгоревшие края снимка, – по всей видимости, принадлежало Дамире, которое она вкупе с другими пыталась сжечь в унитазе. Но ушлый Мизин успел его спасти… А этот импозантный мужчина, надо полагать, Марат Челеш, отец Виктора и Стеллы?

– Да, – подтвердила Лора. – Посмотри, как он похож на Виктора. Мы оказались правы: мадам была подругой Марата… А что в письме?

Вытащить намокший листок из конверта оказалось непростым делом. Конверт пришлось разорвать, предварительно рассмотрев его со всех сторон. На нем не было ни адреса, ни почтовых штемпелей, а только имя и номер подразделения: «Шматько Гене, 9-я рота».

– Наверное, его передали в воинскую часть с оказией, – вслух подумал я, раскладывая письмо столь бережно, словно это была какая-нибудь допотопная инкунабула. Текст, к счастью, не пострадал. Он уместился на одной трети листа:

«Здорово, братан! Мы устроились. Работы – непочатый край! Страна непуганых лохов. Точи копыта и присоединяйся. Вернуть долги здесь тебе будет намного проще, чем на батькивщине. К тому же классный климат, шмары и много других развлечений, о которых в твоей вонючей казарме не стоит даже мечтать. Я говорил с братками насчет тебя – никто не возражает. Единственное условие: голым не приезжай, буснуть на халтон здесь тебе не удастся. Что касается ксивы, то ты должен позаботиться о ней сам. Сделать это нетрудно, особенно в твоем городе, где почти у каждого пляжника загранпаспорт в кармане. Захочешь дать маяка – звони 05-920101. Автоответчику передашь все, что посчитаешь нужным, а мы информацию перекачаем. Мою маляву, как усвоишь, сожги. До встречи!

Петруха».

– Не сжег, – произнес я, дочитав письмо. – А напрасно… Ох как мне нехорошо, Лора!

– Я так понимаю, что друзья пригласили его на Кипр, – сказала Лора, не заметив, как быстро портится мое настроение.

– Не совсем друзья, – рассеянно объяснял я, думая о другом. – Слову «братки» аналога в английском нет. Переводи как «бандиты», не ошибешься…

Все сводится к тому, что Валерку убил этот Шматько, думал я. Убил только для того, чтобы обыскать его карманы. А когда паспорта в одежде Валерки не оказалось, солдат стал искать другую жертву. И этой жертвой стал некий Мизин…

– О чем ты думаешь? – спросила Лора и тронула меня за лицо, желая, чтобы я взглянул на нее.

Я не мог озвучить то, о чем думал, потому что мысли еще не оформились в слова и больше напоминали ощущение, словно я не разобрался в себе. Зачем искал оправдание его смерти? Если бы Валерку от безысходности убил умный и сильный противник, загнанный в угол, то неужели цена его смерти была бы выше? А если это сделал тупоголовый дезертир и только лишь для того, чтобы найти в карманах загранпаспорт, то я не мог, не хотел, отказывался в это поверить!

Лора не понимала, что происходит со мной, но ее желание разделить мою боль – если, конечно, я испытывал именно боль, – наверное, было искренним. Она взяла мою руку, прижала пальцы к своим губам и поцеловала их.

– Ау! – позвала она и, когда по моему прояснившемуся взгляду поняла, что я снова рядом с ней, спросила: – Ты можешь мне объяснить, почему этот Шматько до сих пор болтается в гостинице и не уходит к своим браткам?

– Могу, – ответил я. – Он хочет поехать на экскурсию в Фамагусту и отыскать там отель «Фламинго».

– А зачем ему отель «Фламинго»?

– Чтобы встретиться с братками.

Лора, кажется, поверила в эту чушь. И хорошо. Я снова погрузился в мысли, как в сон. Кто мне связывал руки? – думал я, жалея о том, что столько времени потеряно даром. Надо было уже через час после отплытия из Ялты запереть всех в кают-компании, взломать двери кают, найти этот альбом, это письмо! Надо было, надо было… Проклятый задний ум! Он всегда кичится своей мудростью, но пользы от его мудрости нет никакой, только выматывает душу.

– И здесь фотографии, – произнесла Лора, распутав шнурок на горловине пакета. Она достала стопку снимков, упакованную в пергаментную бумагу. – И тетрадь…

Мы принялись раскладывать фотографии по палубе, словно на зеркале огромного глянцевателя. Снимки высыхали прямо на глазах, скручиваясь в трубочки, и, чтобы их не унесло ветром, мы придавили кадры древком багра. На большинстве из них были запечатлены молодые Марат и мадам с искусственно-счастливым выражением на лицах, какое бывает, когда случайный прохожий, которому доверили фотокамеру, начинает проявлять инициативу и настаивать: «Улыбнитесь! Скажите «чи-и-из»! Еще веселее! Еще!»

– Качество ужасное, – сказала Лора, всматриваясь в блеклые снимки.

Этим фотографиям двадцать пять лет, думал я. И купание в морской воде не пошло им на пользу.

– Взгляни на этого мальчика рядом с Маратом. Это же Виктор! – догадалась Лора.

– Виктор, – подтвердил я, рассматривая на снимке курчавого мальчугана в шортах и майке. – Здесь ему лет шесть, не больше.

– А это газетная вырезка!

Я взял из рук девушки влажный квадрат, напоминающий раскисшую салфетку. Развернув, я прочитал небольшую заметку под заголовком «ГОТОВЫ ПРОДАТЬ ИСТОРИЮ».

«Сенсационная находка кипрских археологов – золотая этрусская пластина – была продана на минувшей неделе на аукционе в Бостоне за 800 000 долларов. Покупатель, не назвавший свое имя, дал короткое интервью журналистам, из которого можно сделать однозначный вывод: историческая реликвия, способная пролить свет на многие тайны Этрурии, вряд ли когда-нибудь займет свое место среди музейных экспонатов. В лучшем случае, как сказал анонимный коллекционер, он продаст заинтересованным музеям мира лишь фотографии уникальной находки».

– А это какой-то ребус! – сказала Лора. Она забыла о газетной вырезке и протянула мне фотографию, которая привлекла ее внимание. Наверное, снято было в гостиничном номере, причем камерой, закрепленной на дверном косяке, и при помощи автоспуска. Об этом можно было догадаться по тому, как снимок был скадрирован: треть его левой части занимал размазанный контур двери, который в перспективе становился все более резким и заканчивался изогнутой дверной ручкой; внизу снимка торчали две головы уже легко узнаваемых персонажей: Челеша-отца и Челеша-сына, а все оставшееся поле фотографии занимало темное окно. В его углу сидело большое белое пятно – блик от фотовспышки. На заднем плане, за окном, отчетливо просматривалась башня с острой крышей и большими часами с мутными светящимися цифрами, напоминающая лондонский «Биг-Бен». Единственная стрелка указывала строго вверх – значит, снимок был сделан в полночь.

– И что тебя здесь заинтересовало? – спросил я, рассматривая башенные часы.

– Прочти с обратной стороны.

Я перевернул фотографию. На белом поле совершенно бледными чернилами было написано по-русски: «Фамагуста. Июнь-74», а ниже, карандашом, но более отчетливо: «Крыша!! Лев. кр. на ср. раме, шпиль на вер. раме. Исх. точка – петли дв. кос.».