Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

Левине, масса.

Джонатан невольно вскинул глаза. Маркус Левине?! Это же…

– Маркус Левине должен жить, сэр, – тихо сказал Ларри.

Он явно сдерживал себя. «Ну да, заговорит громко, – понял Джонатан, – зайдётся кашлем». Бесшумно зашёл Фредди. Мальчишка бросил на него быстрый взгляд и теснее прижался к острому плечу Ларри. Джонатан заполнил карту. И уже догадываясь, что услышит, спросил дату рождения мальчишки.

– Шестнадцатое февраля, сэр.

Да, правильно, дата смерти старика Левине. Ларри ничего не забыл.

Джонатан закончил работу с картой и посмотрел на Фредди. Тот кивнул. Ларри заметив и взгляд, и кивок, мягко, но решительно подтолкнул мальчишку к двери.

– Иди. Иди к Мамми, она скажет, что тебе делать.

Когда за малышом закрылась дверь, Фредди подошёл к столу и сел.

– Ларри, – с усилием начал Джонатан, – тебе… объяснили, в чём проблема?

– Да, сэр. Если вы позволите… Я понимаю, что это надо, что иначе нельзя… но… – Ларри беспомощно развёл руками.

– О парнишке не беспокойся, – спокойно сказал Фредди. – Мамми присмотрит за ним.

– Да, сэр, конечно, – Ларри сглотнул, пересиливая кашель. – Когда я должен ехать?

– Через два дня, – ответил Джонатан.

– Выедем затемно, – сказал Фредди. – Чтоб до закрытия успеть.

Помедлив, Ларри кивнул.

– И вот что, – Джонатан собрал в стопку и подровнял карточки. – Остальным, куда и зачем едешь, говорить не стоит, я думаю.

Ларри и Фредди кивнули одновременно.

– Да, сэр, разумеется, вы правы, сэр, – мягко сказал Ларри. – Я… пойду, сэр?

– Да, конечно.

Ларри встал, слегка поклонился им и ушёл.

Фредди подождал, пока затихнут шаги, и потёр щёку.

– Психует.

– Запсихуешь, – Джонатан быстро переложил карточки в алфавитном порядке. – Я сейчас к шерифу. Надо оформить документы.

– Да, в госпитале должен быть документ, удостоверение с печатью, а не твои слова, – кивнул Фредди. – Ну, и остальным заодно. Езжай, Джонни. Без проблем. Сделать тебе на дорожку?

Джонатан молча мотнул головой, укладывая в папку карточки и другие бумаги.

Через два дня они выезжали ещё в темноте.

Подготовив грузовик, Фредди положил в кузов два одеяла и пошёл в барак. Он был уверен, что все ещё спят, но в кухне горел свет и Мамми поила Ларри кофе.

– И за огольцом пригляжу, – услышал Фредди, входя в кухню.

Увидев его, Мамми расплылась в улыбке.

– Доброго вам утречка, масса Фредди. Кофе готовое уже.

– Спасибо, Мамми, не надо.

– Я скоренько, масса, – заторопился Ларри.

Он был уже в куртке, на полу рядом лежал маленький вещевой мешок.

– Пей спокойно, – отмахнулся Фредди. – Мы дней через десять будем, Мамми. Всё по-прежнему пускай идёт. А огород дочистите. Ботву сожгите, золу разбросайте и перекопайте.

– А и ясненько, масса, – закивала Мамми. – Сэмми с Ролом и сделают. Да и мальцы помогут. А, масса Фредди, может, ещё варенья наварить? И этого… Стеф говорил… кон-ти-фю-ру, – с трудом выговорила она по слогам.

– Вари, – кивнул Фредди. – Раз Стеф знает, как это делается.

Ларри допил кофе, взял завёрнутые в тряпку сэндвичи, засунул в свой тощий мешок и встал.

– Я готовый, масса.

– Тогда пошли, – встал и Фредди.

Как Фредди и рассчитывал, Джонатан уже сидел в кабине, но не за рулём, а на соседнем сиденье. Ларри кинул свой мешок в кузов, взялся руками за борт, но тут из неразличимо тёмных кустов вывернулось что-то маленькое, молча налетело на Ларри и повисло на нём. Фредди подсветил фонариком. Точно, мальчишка Ларри. Марк. Вцепившись обеими ручонками в куртку Ларри, он молча вжимался в неё всем телом. Ларри беспомощно поглядел на Фредди, прижимая к себе сына. На секунду растерялся и Фредди. Но к ним уже бежала Мамми.

– Ты как же это выскочил? Ну, на минуточку зашла поглядеть, а он за спиной…

Она ловко оторвала мальчишку от Ларри, прижала к себе.

– Я вернусь, – тихо сказал Ларри. – Мамми, ты вымой у меня всё горячей водой, выстирай там, пусть он у меня ночует.

– Вывари с едким, – сказал Фредди.

– А и поняла, масса, конечно, – закивала Мамми.

Ларри полез в кузов. Фредди сел за руль, и, уже отъезжая, они услышали отчаянный детский плач:

– Да-а, папку на Пустырь! Я опять один!

И гневное Мамми:

– Вот я тебя за такое! Нету Пустыря! По делу папку послали!

Фредди направил зеркальце на кузов. Сообразит Ларри лечь и одеялом накрыться? Сообразил. Ну, можно и скорость теперь прибавить.

Джонатан откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Фредди кивнул. Пусть поспит. В ленч поменяемся. Эти два дня были бурными.

С образованием семей все устоявшиеся порядки полетели кувырком. Уже на ужине мелюзга сидела не на одном конце стола с общей миской, а между новыми родителями и ели каждый из своей. В тот же день разгорелась грандиозная драка из-за того, чей отец сильнее, прекращённая мудрым решением Стефа выпороть всех, чтоб никому обидно не было. Что он немедленно и проделал своим поясом. Стеф вообще стал главным авторитетом по вопросам семейной жизни и семейного воспитания. Джонатан привёз из города шерифа и фотографа. Взрослых сфотографировали для удостоверений за счёт мэрии, а потом всех желающих для семейных альбомов уже за свои деньги. Джонатан выдал необходимые суммы в счёт зарплаты, и началось… Малышню срочно умывали и расчёсывали. И если с умыванием они ещё были знакомы, хотя и не одобряли, то расчёсывание вызвало у них такое возмущение, что шериф удрал в кабинет Джонатана и пришёл в себя только к концу бутылки бренди. А потом долго благодарил за доставленное удовольствие, дескать, такого цирка он, сколько жил, не видел. Фотограф смеяться не мог: на работе всё-таки – и его потом пришлось отпаивать виски. Шериф, отхохотавшись, очень серьёзно прошлёпал печати и торжественно вручил удостоверения, метрики и свидетельства о браке. И следующий день тоже толком никто не работал: обсуждали документы и фотографии. Ну, да ладно. Но ты смотри, как они все сразу… родителями стали. И малышня. Будто и впрямь всю жизнь так и было. Даже чудно.

– Тебя подменить?

– Выспался? – усмехнулся Фредди. – Отдохни пока. Слушай, Джонни, а раньше, до… в Империю, цветные к детям так же относились?

Джонатан с интересом посмотрел на него.

– Охота тебе это ворошить?

– Мне охота понять. Я знаю Эркина. И когда мне рассказывают, какая это бесчувственная тупая скотина и что за пять лет он ни разу не улыбнулся, за что и был прозван Угрюмым, то мне всё понятно. И про рассказчика тоже. Эркину дали в отцы старика-негра. Он и сейчас помнит это как обиду и издевательство. А эти… суки надзирательские треплют, что верили сразу и уже всерьёз считали таких… данных в дети своей кровью. Так