Призрачные огни - Дин Кунц

Она снова оглянулась назад.

Эрик был ближе. В каких-нибудь пятнадцати ярдах.

Огромным усилием воли Рейчел собрала последние остатки энергии, последние силы, последние капли выносливости.

Грунт под ногами уже не был таким предательски мягким, теперь это был обнаженный камень, который под действием ветров и песка за столетия весь покрылся небольшими впадинами – отпечатками пальцев ветра. Здесь бежать стало легче. Но вскоре все ее резервы будут исчерпаны, наступит обезвоживание, что она страшилась даже представить себе. Надо думать о чем-нибудь хорошем, уговаривала она себя, уверенная, что ей удалось оторваться от Эрика.

Оглянувшись в третий раз, Рейчел невольно вскрикнула от отчаяния.

Эрик был совсем рядом. Ярдах в десяти.

И в этот момент она поскользнулась и упала.

Камень кончился, опять сменившись песком. Поскольку она не смотрела под ноги, то не заметила, что грунт меняется, и подвернула левую ногу. Попыталась продолжать бег, но вывих сбил ее с ритма. Та же нога подвернулась буквально через секунду. С криком «Нет!» Рейчел упала на левый бок и покатилась по камням, траве и острым колючкам.

Докатилась она до края сухого речного русла, образовавшегося в пустыне во время паводков. Тогда оно представляло собой бурлящий поток, но в остальное время года было сухим, как сейчас. Ширина его составляла около пятидесяти футов, глубина – около тридцати, со слегка покатыми берегами. Рейчел остановилась у самого края русла, но немедленно оценила ситуацию и поняла, что ей следует делать. Она перекатилась через край и покатилась вниз по стене, отчаянно надеясь избежать острых камней и гремучих змей.

Нахватав синяков во время спуска, она грохнулась на дно с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Тем не менее с трудом поднялась на ноги, взглянула вверх и увидела Эрика, вернее, то, чем стал Эрик. Он стоял на краю стены, уставившись на нее. В принципе, расстояние между ними было невелико: высота стены составляла футов тридцать – но эти тридцать вертикальных футов казались длиннее, чем столько же горизонтальных: как будто она стояла на улице, а он – на крыше трехэтажного дома. Ее решимость и его колебания дали ей еще немного времени. Если бы он скатился за ней, то наверняка уже поймал бы ее.

У Рейчел оказалось маленькое преимущество, и она поспешила им воспользоваться. Повернув направо, побежала по плоскому дну русла, стараясь не налегать слишком сильно на поврежденную лодыжку. Она не имела понятия, куда приведет ее русло. Но продолжала двигаться и осматриваться в поисках чего-нибудь, что могла бы использовать для своего спасения, чего-нибудь…

Чего-нибудь.

Всего, что угодно.

Но спасти ее могло только чудо.

Она думала, что Эрик бросится вниз, но он этого не сделал. Вместо этого он остался наверху и побежал по краю русла, не сводя с нее глаз и не отставая ни на шаг.

«Скорее всего, – подумала она, – он тоже ищет что-нибудь, что можно использовать».

С помощью шерифа округа Риверсайд, который прислал им патрульную машину и своего помощника в качестве водителя, Шарп и Пик к половине пятого дня во вторник вернулись в Палм-Спрингс и сняли два номера в мотеле на Палм-Каньон-драйв.

Шарп позвонил Нельсону Госсеру, дежурившему в доме Эрика Либена в Палм-Спрингс. Госсер привез им халаты, отнес их одежду в срочную стирку и чистку и доставил две порции жареного цыпленка по-кентуккски с шинкованной капустой и жареной картошкой и бисквиты.

Пока Шарп и Пик пропадали у озера Эрроухед, обнаружился «Мерседес-560» с одной спущенной шиной. Его нашли за пустующим домом в нескольких кварталах от Палм-Каньон-драйв. Также удалось проследить, что Шэдвей взял напрокат голубой «Форд» в прокатном пункте в аэропорту. Разумеется, пользы от этих сведений никакой не было.

Шарп позвонил в аэропорт и поговорил с пилотом вертолета. Ремонт уже почти закончился. Через час его заправят, и он будет в полном распоряжении заместителя директора.

Отказавшись от жареной картошки, которая, по его мнению, приводит к сердечным заболеваниям, и от капусты, которая вредна после апреля, Шарп снял с цыпленка хрустящую кожу и жир и съел только мясо, одновременно обзванивая своих подчиненных, оставшихся в лаборатории Генеплана в Риверсайде и других местах в округе Ориндж. В деле было занято более шестидесяти агентов. Со всеми он не мог переговорить, но, связавшись с шестью, получил достаточно четкую картину того, как шло расследование.

А оно зашло в тупик.

Куча вопросов, и никаких ответов. Где Эрик Либен? Где Бен Шэдвей? Почему в домике над озером Эрроухед вместе с Шэдвеем не было миссис Либен? Куда она уехала? Где она сейчас? Есть ли опасность, что в руки миссис Либен и Шэдвея могут попасть доказательства, с помощью которых они сумеют раскрыть тайну проекта «Уайлдкард»?

При таком количестве срочных, требующих ответа вопросов и после унизительно неудачной поездки к озеру Эрроухед любой человек потерял бы аппетит, но Энсон Шарп успешно разделался с цыпленком и бисквитами. Учитывая, что он рисковал всем своим будущим, практически подчинив цели Бюро в этом деле своему личному стремлению отомстить Бену Шэдвею, можно было предположить, что вряд ли он сможет лечь и заснуть, как невинный младенец. Но, снимая покрывало с огромной кровати в мотеле, Шарп знал, что бессонница ему не грозит. Он всегда умел засыпать мгновенно, вне зависимости от обстоятельств, стоило ему только положить голову на подушку.

Ведь он был человеком, чья единственная страсть – он сам. Его преданность распространялась только на него самого, его интересовало только то, что касалось его лично. Поэтому забота о самом себе – хорошая еда, сон, поддержание формы, приличный внешний вид – была главной жизненной целью. Кроме того, будучи искренне уверенным в своей исключительности, считая себя баловнем судьбы, он никогда не расстраивался из-за неудач, так как был убежден, что невезение и разочарование – вещи преходящие, несущественные отклонения на пути к величию и признанию. Ведь его путь не может не быть гладким.

Прежде чем залечь, Шарп отправил Нельсона Госсера с указаниями к Пику. Затем дал распоряжение коммутатору мотеля не беспокоить его звонками, задернул шторы, снял халат, взбил подушку и растянулся на кровати.

Уставившись в потолок, он вспомнил о Шэдвее и рассмеялся.

Бедняга Шэдвей, наверное, удивляется, каким образом человек, попавший под трибунал и с позором выгнанный из морской пехоты, смог стать агентом Бюро по оборонной безопасности. В этом-то и состоял главный недостаток милейшего наивняги Бена: он всегда исходил из ложной посылки, что какое-то поведение – морально, а какое-то – аморально, что за добрые дела людям воздается, во всяком случае в конечном счете, тогда как злые деяния несут несчастья на головы виновных.

Но Энсон Шарп знал, что нет абстрактной справедливости, что возмездия от других нужно бояться, только если ты позволишь им отомстить, и что альтруизм и честность вовсе не награждаются автоматически. Он знал, что моральность и аморальность – понятия бессмысленные: в жизни ты выбираешь не между добром и злом, а между тем, что тебе выгодно и что – нет. И только придурок будет делать то, что ему невыгодно или что более выгодно другому, чем ему самому. Заботиться надо только о себе, дорогом и единственном, и любые решения и действия на пользу самому себе есть добро, а остальные все пропади пропадом.