Падение Софии - Елена Хаецкая

Когда вошла Соня, все разом уставились на нее. Княжна повелительным жестом согнала приживалку, занявшую место рядом с ее креслом, и кивнула Соне:

— Подойди.

Соня приблизилась.

Овсиха одними губами произнесла:

— Стелись ей под ноги!

И, видя, что Соня продолжает стоять, подскочила и толкнула девочку в спину, так, что та упала на колени и оперлась о пол руками.

Княжна благосклонно посмотрела на Сонину макушку.

— Ну что ты, дитя мое! Не нужно меня благодарить. Любой, кто располагает средствами, как я, сделал бы для сироты то же самое… Сядь.

Она постучала пальцем по освободившемуся стулу.

— Вот сюда садись.

Соня села.

Княжна повернулась к Овсихе:

— Как ее имя?

— Думенская, матушка, — ответила Овсиха, приседая в низком реверансе. — Соня Думенская.

— Соня, — повторила княжна задумчиво. — Что ж, пусть будет Соня. Скажи мне, Соня, давно ли умерла твоя мать?

— Давно, — сказала Соня.

— Я была против ее брака с этим Думенским, — заметила княжна. — Думается мне, я ее помню. Бедное создание. Чересчур влюбчива, отсюда и беды. Что же, Соня, хорош собой был твой отец? Я его никогда не видела.

— Мой отец — игрок и пьяница, — сказала Соня. — А я ходила ему за водкой, чтобы он меня не бил.

Кругом заохали, а княжна поднесла к лицу платок и строго проговорила, что считает первейшим своим долгом дать сироте хорошее воспитание.

Соня думала о том, что именно сейчас, наверное, гроб ее отца забрасывают землей, а из квартиры выносят последние вещи, которые еще могут напоминать о Думенских. О своей матери она не сохранила никаких воспоминаний: та умерла, едва Соня появилась на свет. Дагерротипических ее портретов в доме не было.

— Ваше сиятельство, кто сообщил вам о том, что я теперь сирота и нуждаюсь в опеке? — вдруг спросила Соня.

Этот прямой вопрос был расценен обществом как неслыханная дерзость. Овсиха побледнела, и чашка в ее руке застучала о блюдце. Другие, онемев, воззрились на Соню. Она ощутила, как ледяная дрожь прошла по ее телу, но все-таки не опустила глаз.

Княжна долго молчала, прежде чем все-таки ответить.

— Это сделала одна твоя благодетельница, которая назвалась доброй подругой твоей матери. По ее словам, она давно намеревалась дать мне знать о твоем бедственном положении, но не решалась, зная бешеный нрав твоего отца. Да я и не имела права забрать тебя от него, каким бы горьким пьяницей он ни был. «Чти отца своего и мать свою». Однако едва лишь случилось последнее несчастье, как она исполнила свой долг перед памятью своей покойной подруги.

«Соседка, — подумала Соня. — Больше некому».

Она дождалась, пока княжна закончит чаепитие и уйдет к себе, вышла из-за стола и спустилась в сад. Ей хотелось побыть в одиночестве. На городской квартире у нее, по крайней мере, был для уединения целый день, пока отец не возвратится домой, иногда один, но чаще — с пьяной оравой друзей.

Сад оказался довольно ухоженным, но как-то по-старушачьи: вдоль расчищенных дорожек тянулись пестрые клумбы, а чуть глубже деревья росли, как им вздумается, с неостриженными ветвями. Дикий кустарник и сорняки не были выкорчеваны и захватили большую территорию.

Соня сорвала лопух и принялась обмахиваться им, как веером. В саду духота оказалась еще более невыносимой, нежели в зале.

Неожиданно перед Соней выросла Овсиха.

— Я тебе велела стелиться перед благодетельницей! — промолвила старуха сквозь зубы. — А ты что сделала?

— Что? — спросила Соня, посмеиваясь и играя листом: она то перебрасывала его из руки в руку, то прикладывала к лицу. — Что я такого сделала?

Овсиха ударила ее по лицу. Соня отшатнулась, но Овсиха уже поймала ее, прижала к широкому стволу старой яблони и принялась бить. Соня отбивалась так, как привыкла, но Овсиха, в отличие от пьяного Сониного отца, ловко уворачивалась и, в свою очередь, награждала строптивую девчонку тумаками по голове и по груди. Наконец старуха отошла, бросив Соню у дерева.

— Другой раз будешь помалкивать, — сказала она напоследок.

Сквозь темную пелену Соня видела, как она уходит, и не ощущала ровным счетом ничего: ни злости, ни боли, ни страха; единственное чувство, которое она испытывала, было скукой.

* * *

Музыке Софью обучала Сычиха, плаксивая женщина с толстыми, красными руками. Играла она скверно и во время игры всегда барабанила по клавишам, не признавая никаких оттенков, кроме «форте».

— Согни пальцы, — говорила она Соне. — Вот так. Вот так!

И насильственно гнула Сонины пальцы, а когда Соня опускала их на клавиши, кричала:

— Это какие-то вороньи лапы!

Пьесы, которые они разбирали, были просты и неинтересны. Требовалось, чтобы Соня играла их без ошибок и остановок, как можно быстрее и как можно громче. Если Соня сбивалась, Сычиха вскакивала со своего стула, наклонялась над плечом ученицы, брала Сонин палец, больно впивалась в него ногтями и сама проигрывала им неудавшийся такт. При этом Сычиха сильно сопела, а Соня морщилась от ее несвежего дыхания.

Из приживалок ближе всего была к Соне по возрасту Полина Тимешева, которую, в отличие от прочих, называли не по прозвищу, а по имени — «Полин». Эта молодая женщина гладко зачесывала волосы и закалывала их гребнем, одевалась очень строго, в темно-синее или темно-серое и не снимала с рук перчатки. Лицо у нее было, что называется, «незначительное» — оно не было ни привлекательным, ни отталкивающим и не запоминалось, ни с первого, ни со второго раза.

Обязанности Полин в доме были, как и у большинства здесь проживающих, весьма неопределенными. Иногда она читала княжне вслух, но чаще — просто гуляла по саду или прочитывала старые выпуски журналов по рукоделию, домоводству и вообще устройству семейной жизни.

При водворении в «Родниках» нового лица Полин испытала поочередно приступы любопытства, ревности и, наконец, сочувствия. Она приглядывалась к девочке издалека и наконец решила, что Соня достаточно несчастна, чтобы можно было завязать с ней дружбу.

После очередного урока музыки, когда Соня разглядывала свои пальцы в отметинах ногтей Сычихи, Полин проскользнула в комнату.

Соня подняла голову и молча уставилась на гостью.

— Я Полин, — представилась молодая женщина.

Соня пожала плечом, показывая, что не слишком желает знакомства.

— Вы ведь Софья? — продолжала Полин. — Я частично слышала вашу историю. — Она подсела за пианино на место Сычихи. — Должно быть, ужасно вот так потерять обоих родителей. Вам известно в точности, кем приходилась ваша матушка нашей благодетельнице?

— Кажется, внучатой племянницей, — ответила Соня и пристально посмотрела Полин прямо в глаза. — Разве вас это касается?