В тихом омуте - Виктория Платова

Ты бессильна.

Этот мент с цирковыми ножами вместо глаз так просто от тебяне отстанет, поковыряет спичкой в ухе и пошлет запрос в городишко под Питером,где среди застывших дворцов затерялась Ева, – и все станет на свои места.

Они найдут Сирина, завернутого в ковер, рано или поздно, итогда возникнет резонный вопрос: а что же делала я в его квартире и с егоключами? Или свяжут твой паспорт с пропавшей Аленой…

Я не хотела думать об этом, я боялась думать об этом – нуничего, теперь-то уж наверняка начнут думать за тебя… Я тупо смотрела накрашенные темной зеленью стены, и пятая колонна зрела в моей маленькой, еще неокрепшей стране… Но, в конце концов, можно же все рассказать – рассказать осмертях, список которых возглавляешь ты сама, вот только неизвестно, на скольколет это потянет – убийство, пусть и в целях самозащиты, и соучастие в другомубийстве… Нет, в двух, в трех… Ты потянешь за собой мальчиков Грека, потому чтонельзя сказать “а” и потом не сказать “б”, малодушная соплячка. Черт его знает,на сколько лет все это потянет…

Я почти молила Бога, чтобы открылась тяжелая дверь и ко мнепосадили еще кого-то: цыганку в грязных юбках, домохозяйку, зарезавшую кухоннымножом пьяного мужа; кого-то, с кем можно говорить, говорить, говорить – тольконе думать…

Мысли, как загнанные звери, пытались освободиться изкапкана, мне нужно вырваться – вырваться любой ценой, даже если ради этогопридется пожертвовать отгрызенной лапой, она-то и оставит привкус крови наржавом металле… И я почти сразу же увидела эту отгрызенную лапу – в загнанном вугол сознании она предстала вдруг дискетой, которую я видела у пластическогохирурга Влада в дачной половице. Эта мысль посетила меня заезжим столичнымгастролером и на секунду показалась такой реальной, что я даже зажмурилась –почему нет? Ты сдашь ментам эту дискету, а в том, что она представляет интерес,нет никаких сомнений – криминальные авторитеты до и после пластической операциидорогого стоят, заодно и обществу послужишь. Благое дело, а взамен…

Нет. Не будет никакого “взамен”. Здесь серьезные люди,которые делают серьезное дело, дорогуша, торг неуместен. И потом, не забывай –ты ведь давно умерла, выпала из окна и разбилась, нет человека – нет проблемы…

Я забилась затылком о крашеную стену и заплакала. Ничего тыне стоишь! Еще и играть вздумала – да плевать все хотели на твои пигмсйскиеигры! Пускай так католики играют с гугенотами в Варфоломеевскую ночь…

Боже мой, Варфоломеевская ночь.

У меня даже закружилась голова от внезапно открывшихся воротрая. А возле них должен стоять, помахивая ключами, не святой Петр, а некто ОлегВасильевич Марилов.

"Если возникнут трудности – звоните по этому телефону,– сказал мне Грек, – он принадлежит человеку, который многим мне обязан”.

Бумажка с телефоном была вложена в паспорт, благополучнолежавший сейчас на проспекте Мира. Но сам телефон я запомнила еще в“Паризиане”, по системе Сирина. Телефон начинался на Варфоломеевскую ночь.

Я не знала, что за человек стоит за семью московскимицифрами и сможет ли он мне помочь, – но попытаться стоит.

Я подошла к двери и отчаянно заколотила в нее обоимикулаками.

Ждать пришлось долго. Наконец бойница в двери открылась и вней возникло прыщавое лицо дежурного. – Какого ляда? – недовольно спросил он.

– Мне нужно позвонить.

– Может, тебе еще и отлить нужно? Так я сейчас тарупринесу. Из-под “Балтики” номер три. Устроит?

– Мне нужно позвонить. Это срочно. Один звонок. И мысможем избежать крупных неприятностей, – абстрактно припугнула я.

– Ну, мы-то их всегда избежим. А у тебя, я смотрю, онитолько начинаются.

– В конце концов, я имею право на один звонок. Хотя бысвоему адвокату.

– А ты страну не перепутала, голуба? – поинтересовалсядежурный.

– Ну пожалуйста, прошу вас… Никто не узнает… Мне очень,очень нужно, – сменила тон я.

На лице дежурного отразилась бойня в тридцати километрах отгорода: он явно не знал, кому перерезать горло первым – чувству долга илижалости к красивой девушке.

– Пожалуйста, – шептала я, подталкивая его в нужномн??правлении, – я очень хорошо заплачу.

– Подкуп должностного лица? – Он уже готов был сдаться,и я нашла, что даже прыщи его не портят, очень милый человек.

– Один-единственный маленький звоночек. – Я заплакала –совершенно искренне, и эти благородные тихие слезы сломали дежурного.

Он молча открыл дверь камеры.

…Я долго набирала номер, больше всего боясь, что никто неответит мне на том конце провода.

Короткие гудки! Занято, черт возьми! Я набирала и набираланомер, мои пальцы цеплялись за цифровые гнезда телефона, как связка начинающихальпинистов за отвесную стену.

Дежурный изредка косился на меня, хотя и делал вид, что егобезумно интересует разговор с усатым старшиной в расстегнутом кителе. Старшинаклял своего зятя-алкоголика: “Ты прикинь, их уже не приглашают никуда. Андрюха,сука, как завалит в компанию, нажрется до белых веников и начинает выезжать.Так я своей дурынде сказал: “Люська, бери с него подписку о невыезде!.."

Наконец я прорвалась. На том конце провода послышались долгиегудки; секунды, дробящие их, показались мне вечностью.

Бери же, бери же, ну!

Наконец трубка ответила серьезным и несонным голосом:

– Я слушаю.

– Это Олег Васильевич Марилов?

– Да. Кто говорит?

– Вы меня не знаете. Я от Игоря Викторовича.

– Слушаю. – Голос мгновенно подобрался, сталвнимательным, как у ученика, просидевшего на первой парте всю среднюю школу.

– Он дал ваш телефон. Сказал, что вы можете помочь, –Прямо сейчас?

– Я в милиции. Влипла в историю. А он сказал, что можнообратиться к вам.

– Как вас зовут? – спросил Олег Васильевич.

– Ева, – я приложила ладонь к трубке, – Ева Апостоли. Явлипла, понимаете…

– Что-то серьезное?

– Не знаю… Нет.

– Номер отделения? – деловито спросил Олег Васильевич.

Я назвала номер отделения – таким, каким запомнила его навывеске перед входом, – а потом добавила:

– Это Текстильщики. – И не удержалась от пассажа –нелогичного, но в высшей степени женского:

– Вытащите меня отсюда. Пожалуйста.

Он молчал, и я расценила это по-своему.

– Если вы ничего не можете сделать, я не в обиде. –Теперь в моих словах выгибала спину полная достоинства поза подростка, которыйберет на себя вину за ограбление автосервисного центра.