Аччелерандо - Чарлз Стросс

– Ваш дедушка? – спрашивает Город. – Разве же он не умер?

Сирхан смотрит через балкон на окровавленные останки незваного гостя.

– Нет, если верить последнему воплощению его второй жены.

Похоже, финансирование воссоединения семьи обеспечено: Эмбер получает добро на перевоплощение всем пассажирам и команде «Странствующего Цирка». Кто снабдил их деньгами, однако, она не понимает. Возможно, это какой-нибудь древний финансовый механизм, придуманный папой, впервые за десятилетия зашевелился в своей берлоге, потянулся к запылившимся бумагам об уплатах за сделки и принялся ликвидировать долгосрочные активы, дожидавшиеся ее возвращения. Но какова бы ни была истинная причина, она горячо благодарна. Новые подробности о ее положении и о том, как она разорилась в пух и прах, невольно повергают в уныние. Ее единственным имуществом остался «Странствующий Цирк», устаревший на тридцать лет старвисп, весящий меньше двадцати килограммов вместе со всеми своими выгруженными пассажирами, командой и подранным остатком паруса, и без этого провидческого вложения она навсегда застряла бы в потоках электронов, вечно кружащихся по его цепям. Однако теперь, когда вклад представил ей свое предложение реинкарнации, Эмбер встает перед дилеммой: один из пассажиров «Странствующего Цирка» биологическим телом никогда не обладал.

Слизень разгуливает среди колышущихся ветвей, похожих на фиолетовые кораллы. Таково его призрачное воспоминание об инопланетной жизни. Кораллы – нечто по типу термофильных псевдогрибов с гифами, аналогами актин-миозиновых волокон, скользкие и мускулистые фильтрующие системы, поедающие планктон, взвешенный в воздухе. Сам Слизень – два метра в длину, и у него кружевной белый экзоскелет, дуги и изгибы которого сложены из неповторяющихся узоров, подозрительно напоминающих мозаику Пенроуза [99]. Под ним медленно пульсируют внутренние органы цвета шоколада. Почва под ногами вроде и сухая, но кажется отчего-то топкой.

По сути, Слизень – маска, воссозданная с хирургическим тщанием. И сам вид, представителем которого он был, и вся эта причудливая грибница-экосистема исчезли многие миллионы лет назад, все это время существуя лишь в качестве театральной декорации во владениях одичавших разумных финансовых инструментов. Собственно, Слизень – именно такой инструмент, и вместе с другими наделенными самосознанием аферами, пирамидами и целыми рынками бросовых облигаций, угодившими в суровую рецессию, он скрывался от кредиторов, маскируясь под форму жизни. Но при попытке воплотиться в обители Сирхана его ждут сложности: экосистема Слизня – холодная, венерианского типа, она эволюционировала под тридцатью атмосферами насыщенного пара и под небом цвета раскаленного свинца с желтыми полосами облаков серной кислоты. А почва там топкая не потому, что влажная, а потому, что близка к точке плавления.

– Придется тебе подыскать иную одежку, – объясняет Эмбер, с трудом передвигаясь в своем интерфейсе – мыльном пузыре – по этому раскаленному, как забытая духовка, рифу доисторических кораллов. Граница между их мирами исчезающе тонка – она разделяет две симуляционные среды с разными параметрами, одна из которых подходит человеку, а другая по меркам людским скорее напоминает ад. – Эта – попросту несовместима с любой из поддерживающихся сред там, куда мы направляемся.

– Не понимаю. Я смогу интегрироваться с доступными мирами нашего назначения?

– Видишь, какое дело… за пределами киберпространства все устроено иначе. – Она пытается сообразить, как потолковее донести до пришельца мысль. – Там тоже возможно поддерживать разные физические модели, но на это требуется недешевая энергия. И ты не сможешь взаимодействовать с другими физическими моделями так же просто, как сейчас. – Она на секунду разветвляется, и ее привидение катится рядом со Слизнем внутри бака-рефрижератора, проламываясь через покрытые инеем кораллы, громко шипя и звякая. – Вот как-то так оно для тебя и будет.

– Как-то плохо выстроена твоя реальность, – критикует Слизень.

– Ее никто и не выстраивал. Она развивалась… как бы спонтанно. – Эмбер разводит руками. – Мы в ней не способны контролировать физические параметры так, как здесь, и я не смогу просто предоставить тебе интерфейс для купания в перегретом паре при трех сотнях градусов.

– Почему не-е-е-е-ет? – спрашивает Слизень, и мембрана-переводчик добавляет к его вопросу заунывно-протяжную ноту, будто пришелец капризничает.

– Это будет нарушением привилегий доступа, – силится разъяснить Эмбер. – Среда, в которой мы вскоре окажемся, скажем так, жестко согласована. Такой она обязана быть, иначе просто развалится: если создавать в ней локальные регионы с иными физическими параметрами, они могут начать неконтролируемо разрастаться. И это плохая идея, поверь мне. Так ты хочешь пойти с нами или нет?

– У меня маленькая свобода выбора, – слегка уязвленно замечает Слизень. – Но я же смогу воспользоваться каким-то из ваших тел?

– Ну да, вот только… – Эмбер призадумывается, потом щелкает пальцами. – Неко!

В поле зрения что-то рябит, и на границе раздела сред проступает улыбка чеширской кошки.

– Привет, человек.

– Тьфу ты. – От неожиданности Эмбер отскакивает. – У нашего друга Слизня проблемка: нет тела, в которое можно загрузиться. Наши тела слишком стесняют в своей нейроструктуре, а у тебя, помнится, была целая куча программируемых массивов логики. Одолжишь парочку?

– Можно и лучше выход придумать. – ИИНеко зевает и обретает материальность. Слизень при этом встает на дыбы и пятится этакой напуганной сосиской: что бы ни привиделось ему в мембране, оно его пугает. – Я тут раздумывала, какое тело себе построить, и решила, что хочу кардинально изменить стиль. Твой дружок-аферист может принять мою старую модельку, пока не подберется что-нибудь получше. Как тебе?

– Ты слышал? – спрашивает Эмбер Слизня. – Неко отдает тебе свое тело. Устраивает такое предложение? – Не дожидаясь ответа, она подмигивает кошке, щелкает каблуками и исчезает, оставив позади улыбку и шепоток. – Встретимся на другой стороне!

У древнего передатчика «Странствующего Цирка» уходит всего несколько минут на то, чтобы завершить передачу замороженных векторов состояния всех своих обитателей. Со всеми сопутствующими данными объем передачи тянет на десятки авабит – здесь тебе и расшифрованные геномы, и подробные описания фенотипов и протеомов, и списки всех желаемых дополнений. Исходящий канал передает этот солидный объем по выходному каналу; информации вполне достаточно, чтобы полностью интерполировать строение биологического устройства, и магазин тел фестивального города берется за работу, готовя инкубаторы и разводя хакнутые стволовые клетки.

Ныне воплотить заново экипаж старвиспа, одуревший от релятивистских искажений, – не самый великий труд. Сначала Город (вежливо отклонив переданное в грубой форме требование Памелы прервать процесс на том основании, что у нее нет прав пристава) вырезает для прибывших путников новые скелеты и впрыскивает остеокласты в губчатую имитацию кости. На первый взгляд, они похожи на обычные стволовые клетки, однако вместо ядер у них примитивные зернышки компьютрония – взвесь столь мелкой умной материи, что «ума» у нее не больше, чем у древнего «Пентиума», а управляющая лента-ДНК сконструирована лучше всего, что проходило эволюцию в живой матери-природе.