Радужная топь. Ведьма - Дарья Зарубина

Оскорбления Владислав не страшился, едва ли кто решился бы рядом с Игором попытаться ударить странника в плаще цвета земли, а если бы и решился — быстро понял бы свою ошибку, воя в пыли да прижимая к груди руку, онемевшую, покрывшуюся струпьями и язвами. Отповедь за такое невелика — по силам хозяину Черны, не раз пришлось ему стерпеть такую боль, с которой едва ли сравнится пощечина силы за попорченную руку дурака, в котором не осталось почтения к цвету праведной веры.

Красный плащ заставил бы любого держаться подальше от высшего мага, но не нужно было этого Владиславу. Не красоваться выезжал из дома господин Черны — слушал, что говорят на возах в воротах города, о чем толкуют стражники, на что жалуются купцы. Раз уж ехать ему в дорогу, то хоть не зря потратить четыре дня.

— Батюшка Владислав Радомирович, — заблажил с порога словник, но уставился на коричневый плащ, даже рот от удивления приоткрыл.

— Уехал Конрад, и мы с Игором в путь пускаемся. И если ты так раскричался, верно, случилось что-то страшное, раз ты явился сам, едва не налетел на меня, Игора не боишься, и даже сам просишь остановить моего книжника? Так что там?

Старый словник, опомнившись, бухнулся в ноги, стащив шапку с плешивой головы.

— Помилуй, господин Владислав Радоми…

— Скорее говори. Хорош же ты, батюшка, валяться. Вон как наловчился, пока таскал по княжествам свой шатер. Только сейчас брось! Ты башенный при мне, на жалованье, на гербе, а в пыли валяешься, как пес. Хватит трястись! Игор, подними его.

Великан поднял словника на ноги, но тот упал снова, вытянув вперед ладони.

— Землицей прошу, ежели ты в нее веруешь, вороти Конрада. Беда там. Кровь, много крови!

— Этак и я предсказывать могу, словник Болеслав из Моховиц, — рыкнул на него князь. — Ткни пальцем в небо, дырка будет, ветер дунет. По делу говори, если есть чего.

Владислав говорил сухо, сердито, но хватило легкого кивка хозяина, чтобы Игор выскользнул за дверь — вернуть с дороги книжника.

— Убийцы в лесу караулят. Ждут Конрада. Монеты во рту. Золото, — захрипел словник. С трудом шло на язык недавнее предвидение, не хотело выговариваться.

— Маги? Вольные из лесного города? Наемные?

— Да почем я знаю, батюшка Владислав Радомирович.

Владислав нахмурился, переплел пальцы. Взгляд словника затуманился, рот приоткрылся, словно ждал старик, что князь, словно малому дитяте, в рот ему ложку каши заправит. Влад осторожно, едва касаясь мыслями рваного края видения, потянулся к ближним воспоминаниям старика. Вызвал звенящую ниточку, на которой повисли, налились кровью капельки. Лики все чужие, незнакомые. В какой-то момент даже привиделся высокий кто-то, словно бы Игор — длинные белые патлы, глаза зеленые. И верно, золотая монета торчит у каждого между губ — насмешлив словничий дар, ничего впрямую не скажет.

— Значит, заплатил кто-то за моего Конрада. Даже не за него, за то, что он может знать и рассказать. Плохо дело…

Владислав, сосредоточив взор на переносице старого проныры, потянул снова, попытался ухватить и вытравить на свет земной ниточку, что вела к заказчику. Каждое мгновение ожидая, что вот-вот явит свой цветноглазый лик Безносая, погрозит — ай, Владек, не мани учителя, сам придет, — тянул, тянул… И выскочила жемчужинка — зеркальце маленькое, едва увидишь, что в нем, а все-таки разглядел Чернский князь довольную ухмылку соседа Милоша.

— Вот, значит, как ты, княже, решил, — скривился Владислав. Выпустил леску, снял заклятье, позволив змейкам, что шныряли для него в памяти старика, нырнуть в земляной пол.

«Видно, все к одному, — подумал он невесело. — Нужно ехать в Бялое, а то пролезет Милош в голову к Якубу, начнет воду мутить. Да и вряд ли он стал бы так рисковать, на Конрада замахиваться, если б не чувствовал за собой поддержки других князей. Да только можно бы пользу с потехой сопрячь, поучить немного князя Милоша и его разбойничков. Решили, что раз скоро стану отцом, так можно Черну без рукавицы взять?»

Мысли невольно вернулись к супружнице. Недолго тешился Владислав победой над Казимиром Бяломястовским, радовался, как ловко отомстил Казику — дочерью за мать. Только матери и отца не вернуть, и уж он не двенадцатилетний недоросль Владек, а Кровавый Чернец, и с постылой бабой ему теперь век доживать. Сладкой казалась месть, а теперь навязла в зубах хуже сосновой смолы.

Не хотела его видеть, по счастью, Эльжбета, пряталась в тереме. И Владислав жене не докучал. Пусть ее. Дитя заклятьями он оградил так, что, кто бы ни попытался повредить чернской княгине — раскается, коли жив останется. Тоскует баба по своему полюбовнику — пускай тоскует. Родит сына, на руки кормилице отдаст — и чернский князь сам супругу в Дальнюю Гать отвезет да на порог Войцеху поставит, разрежет белую ленту в знак того, что не надобна ему жена. А если заартачится дальнегатчинец, не захочет взять бабу, которую муж со двора согнал, ленту оборвав, так и на приданое бывшей княгине он не поскупится. Есть свой золотой вес и у гордости гатчинской, и у бяломястовской обиды.

От гнева на самого себя, что связал по рукам из глупой мести себя с дочерью предателя Казика, Владислав сжал кулаки, стиснул зубы. Хватить бы хоть по затылку ладонью старого пройдоху Болеслава из Моховиц… Да легче не станет. Себя впору по лбу стучать.

Так и просились руки — то ли посох переломить, то ли хребет кому. Можно было подняться наверх да отвести душу, побранившись с тещей, но и Агата в последние дни стала словно бы покладистей и спокойней, а как узнала о смерти мужа — и вовсе тише стоячей воды, глаз не поднимает, только «да, князь-батюшка» да «нет, Владислав Радомирович». Даже к сыну на земное признанье ехать не желает. Дочка, верно, ближе к сердцу.

Владислав с невольной жалостью подумал о Якубе. Никому-то до бедняги-наследника дела нет. Сила от него отвернулась, отец не ставил в грош, мать с сестрой и думать о нем забыли. Одна топь приласкала — да так, что пришлось от ее поцелуя белым платком лицо повязать.

Когда ударила черная судьба Владислава по безусым губам — не защитили его ни отец, ни мать, но сила его, сила высшего мага, была при нем, помогла вытянуть предателям кишки, пропитать кровью выскобленые половицы княжьего терема. Был рядом учитель. Тот, что звался тогда Мечиславом… А рядом с Якубом Бяломястовским никого. Мудрено ли, что тянется к падальщику Милошу — Якуб сейчас как битый пес, рычит, скалится, и пусть на расстоянии, а с голоду за первым встречным идет.

Владислав и сам думал его прикормить, как отдаст Казик Землице душу, а вот как получилось — поторопился Казимеж, а может, и поторопил кто. Не вовремя помер. Рано. Не успел еще Владислав с бабами сладить, топь к Черне подступает — не до калечного наследника Бялого было Чернскому господину. Но нынче уж не стоит откладывать. Должен Владислав быть к зятю в гости на самый важный для каждого князя день — когда он впервые как господин земле поклонится и та его примет. А заодно хорошо бы и Милошу весточку передать…

От мысли об этой «весточке» вспыхнули в глазах князя Черны нехорошие огоньки. Старый словник, что, зачарованный, сидел у его ног, очнулся, вжался в стену, озираясь. А после поймал страшный взгляд князя и, выставив вперед щепотку, зашептал молитву, прося у Земли-матери защиты от злого делателя.