Королек - птичка певчая - Решад Нури Гюнтекин

— Крошка, узнай осторожно адрес матери того медвежонка.Пошлем пять — десять лир.

Мне кажется, старый доктор служит в армии не из чувствадолга и не ради денег. У него только одна страсть: любовь к бедным, несчастнымсолдатам, которых он называет «мои дорогие медвежата». Не знаю почему, но онстарается скрыть эту любовь, словно в ней есть что-то постыдное.

Когда я сегодня утром пришла в госпиталь, мне сказали, чтопривезли четырех тяжело раненых офицеров. Хайруллах-бей искал меня.

Всегда, когда предстояла сложная операция, доктор брал вассистентки только меня.

— Конечно, — говорил он, — нехорошопоказывать тебе такие страшные вещи, крошка, но ведь надежнее тебя никого нет.Другие только раздражают меня, заставляют кричать, и я сбиваюсь.

Я сняла чаршаф, быстро надела халат. Но было уже поздно:операция закончилась, раненого на носилках отнесли наверх.

— Крошка, — сказал доктор, — мы тут без тебясерьезно портняжили. (Операцию он обычно называл портняжничеством). Молоденькийштабной майор… Гранатой искалечило правую руку и лицо. Он лежит у меня вкабинете. Будешь за ним ухаживать. Бедняга нуждается в большой заботе ивнимании.

Мы вошли в кабинет доктора. На кровати неподвижно лежалраненый с перевязанной головой и рукой. Мы подошли к нему. Незабинтованнымибыли только левая щека и подбородок. Лицо мне показалось знакомым, но подбинтами трудно было что-либо разглядеть.

Хайруллах-бей взял левую руку раненого, пощупал пульс, затемнаклонился к его лицу и позвал:

— Ихсан-бей… Ихсан-бей…

И тут словно молния озарила мой мозг: да ведь это тот самыйштабной капитан, с которым я познакомилась в доме Абдюррахима-паши в Ч… Ясделала шаг назад, хотела выбежать из палаты и попросить доктора больше никогдане посылать меня к этому раненому. Но тут больной открыл глаза, посмотрел наменя и узнал. Впрочем, кажется, он не поверил тому, что видит. Кто знает,сколько раз с той минуты, как его ранили, он терял сознание и в бреду илизабытьи видел безумные сны. Да, по выражению его затуманенных глаз я поняла: онне верит, что это я. Больной слабо улыбнулся бескровными губами.

Ихсан-бей! Несколько месяцев назад люди воспользовались тем,что у меня нет ни отца, ни брата — никого, кто бы мог меня защитить, и заманилина ночную пирушку. Покидая Ч…, я вынуждена была закрывать лицо, всем сердцемпереживала унижение обычной уличной женщины, которую отправляют в ссылку. Мирказался мне исполненным бессмысленной жестокости, а сама я была несчастной,которой не оставалось ничего другого, как только смириться, склонить головуперед жестокой судьбой. И тогда вы защитили меня, проявили благородство, рискуякарьерой, своим будущим, возможно даже своей жизнью. Печальный случай свел нассегодня лицом к лицу. Я не убегу и в эти трудные дни буду ухаживать за вами,как ваша младшая сестра.

Ранение Ихсана-бея не очень опасное. Через месяц он встанетс постели. Но лицо его будет изуродовано страшным шрамом, который протянется повсему лицу, от правой брови до подбородка.

Я не присутствую, когда Хайруллах-бей делает раненомуперевязки. Не потому, что у меня слабые нервы (мне ежедневно приходитсясталкиваться с более ужасными вещами), — просто я вижу, что мой взглядприносит ему больше страданий, чем если бы до его раны дотронулись ножом.

Бедняга знает, каким обезображенным покинет он госпиталь.Ему, наверно, очень тяжело, хотя он не говорит об этом открыто. Доктор утешаетего:

— Чуточку терпения, молодой человек. Через двадцатьдней будешь совсем здоров! — Но Ихсана-бея эти слова приводят в отчаяние.

Я отдаю раненому всю теплоту, на какую только способно моесердце, лишь бы все эти дни ему было хорошо. У его постели я читаю книги.

Да, бедняга молчит, но я знаю, что он все время терзается ини на минуту не перестает думать о своем изуродованном лице. Иногда, стараясьутешить его, я пускаюсь на хитрость, завожу разговор о совершенно постороннихвещах и говорю, между прочим, что на свете нет ничего бессмысленнее и дажевреднее красоты лица, что подлинную красоту надо искать в душе человека, в егосердце.

Ихсан-бей выздоровел гораздо быстрее, чем мы ожидали.Сегодня утром я принесла ему в комнату чай с молоком и увидела его одетым. Яневольно вспомнила блестящего штабного капитана, которого встретила в садуАбдюррахима-паши, красивого, с гордым лицом. Сейчас передо мной стоялизможденный, больной человек. Его тонкая шея, казалось, болталась в широкомвороте майорского мундира. Он стыдился своего шрама, словно в этом было что-тозазорное. Неужели это и есть тот самый красавец офицер?..

Наверно, мне не удалось скрыть своего огорчения, но япопыталась выдать его за нечто другое и сделала вид, будто сержусь.

— Что за ребячество, Ихсан-бей? Ведь вы еще невыздоровели! Почему оделись?

Офицер потупился и ответил:

— Постель делает человека совсем больным.

Наступило молчание. Потом Ихсан-бей добавил, стараясь скрытьраздражение:

— Я хочу уйти. Все в порядке. Поправился…

Мое сердце обливалось кровью от жалости. Я попыталасьобратить все в шутку:

— Ихсан-бей, вижу, вы не хотите меня слушать. В васпроснулось солдатское упрямство. Предупреждаю: я буду протестовать, всерасскажу вашему доктору. Пусть отчитает вас как следует. Вот тогда узнаете…

Я бросила поднос и быстро вышла. Но за доктором не пошла.

Я разругалась с доктором. Не на службе. Просто онраспустился: слишком уж вмешивается в дела других.

Мы только что говорили об Ихсане-бее. Я сказала, чтомолодого майора очень огорчает его изуродованное лицо. Хайруллах-бей скривилгубы и ответил:

— Он прав. Я бы на его месте бросился в море. Такаяфизиономия только и годится, что на корм рыбам.

Кровь бросилась мне в лицо.

— А я-то о вас думала совсем иначе, доктор-бей. Чтозначит красота лица по сравнению с красотой души!

Хайруллах-бей захохотал и принялся подшучивать надо мной:

— Все это только слова, крошка. К человеку с такойрожей никто и подходить не будет. Особенно девушки твоего возраста…

И доктор пожал плечами, как бы подчеркивая уверенность всвоей правоте.

Я запротестовала:

— Вы почти насильно украли мои тайны и теперь немногознакомы с моей жизнью. У меня был красивый, даже очень красивый жених. Онобманул меня, и я выбросила его из своего сердца. Я ненавижу его.