Мертвые возвращаются?.. - Тана Френч

Ждать пришлось всего один день. В субботу вечером, незадолго до полуночи, вся наша компания сидела в гостиной. Мы с Эбби делали себе маникюр. Нам повезло: после Лекси остался флакон серебристого лака для ногтей. В общем, мы сидели с ней на коврике напротив камина и размахивали руками, чтобы лак поскорее высох. Раф и Дэниел уравновешивали наш взрыв эстрогена тем, что чистили револьвер дядюшки Саймона. Револьвер вот уже два дня отмокал на заднем дворе в кастрюле с керосином, и теперь Раф решил, что самое время навести пушке марафет.

Они с Дэниелом превратили обеденный стол в некое подобие оружейной мастерской — набор инструментов, кухонные полотенца, ветошь — и теперь при помощи зубных щеток драили старое оружие. Дэниел пытался удалить затвердевшую корку грязи с рукоятки, Раф полировал ствол. Джастин, растянувшись на диване, что-то бормотал по поводу заметок к своей дипломной работе и поглощал попкорн из стоявшей рядом миски. Кто-то поставил на магнитофоне Перселла — убаюкивающую, минорную увертюру. В комнате воняло керосином и ржавчиной — запах привычный и потому едва ли не приятный.

— Знаешь, — произнес Раф. Он на минуту отложил в сторону зубную щетку и теперь внимательно разглядывал результат своих трудов. — Кажется, пушка очень даже в приличном состоянии, несмотря на налипшее на нее дерьмо. Готов поспорить, из нее можно уложить человека.

Он потянулся через стол к коробочке с патронами и зарядил револьвер.

— Ну как, есть желающие сыграть в русскую рулетку?

— Немедленно прекрати! — оборвал Джастин. Его даже передернуло от ужаса. — С такими вещами не шутят.

— Согласен, — поддержал его Дэниел и потянулся, чтобы отобрать у Рафа револьвер. — Это тебе не игрушка.

— Господи, неужели не понятно, что это лишь шутка! — воскликнул Раф, выпуская из рук оружие. — Я просто проверяю его исправность. Завтра утром выйду пострелять во двор. Обещаю вам на обед кролика.

— Нет! — взорвалась я и одарила его сердитым взглядом. — Я люблю кроликов. Не смей и думать.

— Вот как? Да они только и делают, что плодятся и гадят на газоне где ни попадя. По-моему, от этих поганцев куда больше пользы на сковородке, или на вертеле, или в кастрюле, в нежном, сочном рагу.

— Твои речи противно слушать. Нельзя быть таким жестоким!

— Можешь заткнуть пальцами уши, только в этом случае испортишь свой замечательный маникюр. А я специально для тебя приготовлю кролика в винном соусе…

— Гореть тебе в аду ярким пламенем за такие вещи…

— Ну-ну, успокойся, Лекси, неужели не видишь: он нарочно тебя подначивает, — сказала Эбби и подула на большой палец. — Кролики вылезают из нор на рассвете. А как известно, в это время Раф спит как убитый.

— Лично я не вижу ничего плохого в охоте на животных, — вставил слово Дэниел и осторожно вскрыл револьвер, — при условии, что потом вы употребите добычу в пищу. В конце концов, мы ведь хищники. В идеальном мире я был бы рад видеть нас всех самодостаточными — мы бы питались тем, что вырастили или добыли сами и ни от кого не зависели. Увы, в реальности такое невозможно. Но в любом случае я бы не хотел, чтобы первой жертвой стали кролики. Уж слишком я их люблю. Они часть этого дома.

— Вот видишь? — сказала я Рафу.

— Что я вижу? Прекрати свои детские капризы. Сколько раз я видел, как ты набивала живот бифштексом…

В следующее мгновение я вскочила на ноги и протянула руку туда, где только что был револьвер. В спешке я даже не сразу поняла, что только что раздался грохот. Рядом со мной и Эбби на коврике валялся камень, словно ему всегда там было место, а вокруг, словно льдинки, — мелкие осколки стекла. От испуга рот Эбби принял форму буквы О, а в разбитое окно, раздувая словно паруса шторы, ворвался порыв ветра.

Раф вскочил с места и бросился в кухню. Я — за ним, с отставанием лишь на полшага.

— Лекси, швы! — раздался за спиной испуганный крик Джастина.

Где-то рядом что-то кричал Дэниел, но это не остановило меня; вслед за Рафом я вылетела за дверь. Он в два скачка преодолел внутренний двор. Было слышно, как в дальней части сада хлопнула калитка.

Она продолжала хлопать, когда мы добежали до нее и выскочили на дорогу. Здесь Раф замер на месте, одной рукой сжимая мне запястье.

Ш-ш-ш!

Затаив дыхание, мы прислушались. Мне почудилось, что позади кто-то есть, и я резко обернулась. Дэниел! Он неслышно подкрался, словно большая кошка.

Мы слышали лишь шелест ветра среди листьев, затем справа, ближе к деревне и совсем недалеко от нас, хрустнула ветка.

Позади исчезли огни дома. В кромешной тьме мы продолжали бежать в направлении Гленскехи. Листья живой изгороди больно били по рукам. Неожиданно где-то впереди послышался топот и торжествующий клич Рафа. Наше дыхание звучало в ушах подобно дыханию своры гончих. Мой пульс, топот моих подошв по проселку превратились в барабанную дробь войны и подгоняли меня вперед. Луна то выглядывала из-за облаков, то вновь исчезала. В какой-то момент мне показалось, будто всего в двадцати—тридцати метрах впереди я заметила силуэт. В призрачном свете луны кто-то бежал, пригнувшись словно горбун. На какое-то мгновение в сознании возник Фрэнк. Вот он сидит за письменным столом, прижимая ладонями наушники. Я послала ему мысленное сообщение: «Только не вздумай, не смей присылать мне на помощь твоих громил, справимся как-нибудь сами».

Хватаясь для равновесия за ветви живой изгороди, мы обежали изгиб дороги и замерли на перекрестке. В лунном свете во все четыре стороны тянулись тропы — все, как одна, пустынные и ничем не примечательные. Никаких зацепок, лишь кучи камней застыли посреди полей молчаливыми стражами.

— Куда он подевался? — спросил Раф надтреснутым шепотом и обернулся вокруг своей оси, словно гончий пес. — Куда убежал этот гад?

— Мы не могли так быстро упустить его из виду, — пробормотал Дэниел.

Он где-то рядом. Может, спрятался за какой-нибудь кочкой.

— Ч-ч-черт! — прошипел Раф. — Гнусный ублюдок, мразь. Видит Бог, я прихлопну его на месте…

В этот момент луна вновь скрылась за облаками. Мои спутники превратились в две темные тени по обе стороны от меня.

— Фонарик есть? — прошептала я Дэниелу почти прямо в ухо.

Увы, в ответ на мой вопрос он лишь покачал головой — то немногое, что мне удалось разглядеть в темноте.

Кто бы ни был тот, кто швырнул в меня камень, он знал местность как свои пять пальцев. При желании он мог просидеть в темноте всю ночь, одно за другим меняя укрытия, как столетиями делали его предки; пара зорких глаз среди ветвей — мелькнули, и нет.

А вот самообладание ему явно изменило. Швырнув камнем в окно, он ведь не мог не знать, что мы бросимся по его следам. От былой выдержки почти ничего не осталось, она дала трещину, не выдержав града вопросов со стороны Сэма и его собственной ярости. Если ему так хочется, он может прятаться вечно, но в этом имелся свой подвох. Так нетрудно угодить в сети, а этого ему хотелось меньше всего.