Красная королева - Хуан Гомес-Хурадо

Но туман тут же возвращается, и решимость покидает Николаса.

– Приведи женщину, – требует Сандра.

Николас смотрит на часы. Черный нейлоновый ремешок. Крупный квадратный циферблат. Странно видеть этот точный, служащий порядку механизм в лабиринте хаоса.

– Еще осталось одиннадцать минут.

Сандра пожимает плечами.

– Не вижу смысла с этим затягивать.

В руках у нее толстые кожаные ремни. Она протягивает их Николасу резким повелительным жестом.

Николас смотрит на руки Сандры так, словно с них свешиваются ядовитые змеи. Он бы как раз хотел отдалить этот момент. Отложить все на несколько часов. После тяжелой ночи, наполненной призраками, ему сейчас меньше всего хочется использовать эти орудия пытки, ощущать нежную дрожащую плоть под этими ремнями. Может быть, завтра – после того как он напишет обо всем в своей тетради. Возможно, к тому времени он отыщет хоть какой-то смысл в происходящем. В том, что он делает.

– Что-то не так?

Глаза Сандры сверкают странным блеском. И в этом блеске, кроме угрозы, есть кое-что еще. А именно – расчет. Николас не знает, что его сейчас оценивают. Он не знает, что в данный момент Сандра обдумывает, может ли он еще быть ей полезным или же пришел час покончить с загнанной лошадью. Николас этого не знает, но чувствует тревогу, словно собака перед уходом хозяина.

– Нет, все так, – отвечает он, протягивая руку и хватая ремни.

Но не успевает Сандра разжать пальцы, как раздается голос.

– Доброе утро. Простите за беспокойство.

Как-то раз, сто лет назад, Николас ходил с дочерью в зоопарк. В змеином павильоне был бирманский питон. Когда они к нему приблизились, он повернул голову точно так же, как только что это сделала Сандра.

Голос прозвучал со стороны лестниц, из глубины платформы.

– Мне очень жаль, что мое присутствие вам помешало, – продолжает звучать голос Антонии Скотт.

Сандра отпускает ремни. Затем тут же наклоняется над столом и хватает пистолет и фонарик.

– Убей мальчика, – приказывает она Николасу. – А с этой я разберусь сама.

Николаса приводит в ужас не приказ, а улыбка, с которой она произносит последние фразы. Словно Сандра этого ждала. Словно хотела этого больше всего на свете.

За три минуты до этого

У нее почти получилось перерезать веревку.

Кожа на предплечьях содрана в кровь, плечи болезненно ноют от неудобного положения, в котором Карле пришлось провести последние несколько часов. Но осталось совсем чуть-чуть.

Последнее усилие – и ей наконец удается довести дело до конца. Как только веревка с легким хрустом обрывается, неимоверно тяжелая металлическая дверь падает ей на руку. Карлу мгновенно пронзает жуткая, нечеловеческая боль, но она уже ни за что не отпустит веревку, в которую вцепилась изо всех сил.

Зажав кусок плитки в зубах, Карла начинает тянуть, еще сильнее раздирая кожу предплечий, придавленных ржавой дверью. Ей удается ухватиться за веревку обеими руками. В ее сердце нет ни уверенности, ни надежды. Есть лишь острая потребность жить, дышать. Боль второстепенна, с ней можно смириться. Боль – это жизнь, титанические усилия – это жизнь. Невыносимая жажда, жгучая резь в груди, умоляющая ее остановиться, – это жизнь. Смирение – это смерть.

Тридцать сантиметров. Полметра. Плитки падают на пол, и Карле кажется, что шум от их падения сравним по громкости с полицейскими сиренами.

Нужно поторопиться. Они наверняка услышали.

Карла начинает потихоньку пролезать в открывшийся проем. Она не может отпустить веревку. Если она это сделает, дверь упадет. И ее похитители на этот раз уж точно услышат шум.

Вдалеке раздаются голоса, Карле кажется, что она слышит громкий женский голос, но сейчас не время прислушиваться.

Она уже вылезла практически целиком. Но все еще изо всех сил поддерживает металлическую дверь.

Когда она оказывается снаружи – это уже другая Карла. Прежняя Карла для нее теперь все равно что дальняя родственница – из тех, что время от времени встречаешь на свадьбах, и чье имя приходится тихонько уточнять у кого-нибудь из гостей.

И это уже другой Карле на правую руку падает с легким скрипом дверь, когда силы окончательно ее покидают.

Когда она была маленькой, Карла (прежняя Карла) как-то раз побежала вперед отца, чтобы не дать гаражной двери закрыться. Это была одна их тех гаражных дверей, которые закрываются горизонтально. Подбежав, Карла протянула руку к фотоэлектрическому датчику. Но было слишком поздно, и руку прищемило. Прежняя Карла ревела всю дорогу до больницы. У нее с того раза остался на запястье уродливый шрам, а мышца до сих пор немного сдавлена.

Другая Карла, новая Карла не издает ни звука. Не вынимая изо рта плитку, она кусает губы и щеки изнутри, пытаясь отвлечься от жуткой боли в руке. Сейчас Карла – словно дикий зверь в неволе. Она готова откусить себе руку, лишь бы выбраться отсюда. Ей нужно повернуться, сесть на корточки и, собрав последние силы, поднять дверь и высвободить руку.

Дверь со щелчком опускается на пол.

Карла свободна.

Теперь, оказавшись перед лицом неизвестности, она ощущает новый, незнакомый до сих пор страх. Страх утонуть на мелководье, переплыв бушующее море.

Ее тело отчаянно хочет бежать, куда угодно, в любом направлении. В одном конце коридора можно различить слабый отблеск, и она интуитивно чувствует, что туда идти нельзя. А точнее, она это знает. Новая Карла знает многое. С другой стороны – темнота, среди которой виднеется один-единственный островок света.

Этот свет исходит от двери.

От двери, ведущей в соседнее помещение. Дверь деревянная, со стеклом. И сквозь нее вновь слышится плач ребенка, зовущего маму.

Это ловушка. Уходи. Уходи.

Но она не может так просто уйти. Она должна выяснить.

Я должна это выяснить, думает она, приближаясь к деревянной двери.

Ее тело умоляет ничего не выяснять, но Карла и так слишком долго – целую жизнь – отворачивалась от правды.

За дверью крошечное помещение, освещенное газовой лампой. Мебель составлена к стенкам, бóльшую часть комнаты занимает лежащий на полу матрас. А у противоположной стены сидит маленький ребенок, примотанный за запястье клейкой лентой к трубе. На нем серые брюки и зеленый свитер. Глаза у него красные и заплаканные, а сквозь плач прорываются хрипы. Когда Карла заходит в комнату, мальчик смотрит на нее с ужасом. И на секунду взглянув на себя глазами этого малыша, она понимает почему. Забрызганная кровью незнакомая женщина, в одном нижнем белье, вся в грязи и поту.

Карла встает на колени рядом с мальчиком.