Страна мечты - Влад Савин

Служители выносят какой-то прибор, похожий на радиоприемник. Щелчок клавиши — и в зале звучит его, Калоджеро Винцини, голос. Вместе с презренным Винченцо — весь их разговор тогда!

— Буду рад снова видеть вас у себя в гостях. Вместе с вашей дочерью. Напрасно она выбрала русского в мужья. У меня ведь брат был епископом Ното, к твоему сведению. И есть на примете десяток достойных женихов — кто сумеет выбить дурь из ее головки.

Улыбается иезуит Де Буан. Церковь, вопреки заблуждениям, вовсе не отрицала технический прогресс. Дон Задница и не подозревал, что телефонный аппарат на его столе был особенный — его микрофон передавал все, что происходило в кабинете, даже при повешенной трубке. А уж немецкий аппарат для записи на магнитную ленту, был просто даром Господним. Качество конечно, не как в театре «Ла Скала», но слова отчетливо различимы, и голос вполне узнаваем!

— Я вовсе не это имел в виду!!

— А что? — ласково спрашивает иезуит — как иначе должен был истолковать эти слова человек, попавший к Дону Мафии? Подобно обывателю, которому в темном переулке громила с ножом жалуется на собственную бедность. Итак, синьор Виццини, вы мало того, что допустили ересь, поставив под сомнение содеянное Его Святейшеством, но еще и запятнали себя клятвопреступлением, под присягой отрицая этот прискорбный факт?

И тут дону Кало показалось, будто небо обрушилось на землю.

— Всего лишь сердечный приступ — констатировал спешно вызванный врач — но для жизни опасности нет. Однако на сегодня я бы рекомендовал пациента больше не трогать.

— Тогда унесите этого еретика! — приказал Де Буан — а у Трибунала есть вопросы к Его Преосвященству кардиналу Лавитрано.

Лючия Смоленцева. Рим, 1 ноября 1944.

Ну вот, и все. До свиданья, Италия!

Слова из песни, что Валентин со смешным прозвищем «Скунс», друг моего Кабальеро, пел под гитару вчера, на прощальном вечере с гарибальдийцами. Еще там было что-то про поздний вечер в Сорренто, и грустная такая мелодия, про то как он и она расстаются навсегда — но я верю, что этого никогда не будет у меня и моего рыцаря! Ведь даже отцу Антонио на исповеди я ответила — да, я люблю Италию, и никогда не забуду, что я здесь родилась, и дети мои будут говорить по-итальянски, как по-русски — но я принадлежу своему мужу, должна быть там же, где он. И если мне рассказывали, был когда-то русский негр Ганнибал, прадед Пушкина, то отчего не быть русской итальянке? Ведь Россия, СССР, и Италия, смею надеяться, никогда не будут врагами?

— Что ж, ты сама выбрала свой путь, дочь моя — сказал мне отец Антонио — и надеюсь, ты не забудешь свой обет?

Не забуду, отче. Хотя очень надеюсь, что время его исполнить придет лет через семьдесят, в 2014 году — когда я буду столь же стара, как тетушка София! Вся моя семья все же собралась в Риме, включая и вырванных наконец из застенков Дона Вонючки — когда мой рыцарь увидел, то лишь присвиснул и сказал тихо, я думал, лишь у евреев семьи огромные, теперь вижу, как ошибался. Отца взяли на завод «Ансальдо», в армию он не захотел категорически, сказав «навоевался на всю жизнь» — зато братец Марио сиял новеньким мундиром сержанта Народных Карабинеров. Но мой муж, с двумя русскими Золотыми Звездами (это ведь каждая, по нашей мерке, как Золотая Медаль, которая тоже у него есть!) был бесспорно, лучше всех!

Завтра утром на аэродром. Будем в Москве через сутки? Или как позволит погода — мне сказали, что поздней осенью и зимой бывает, что гражданские рейсы целыми днями сидят на земле, уже не война, и не следует рисковать жизнями пассажиров. А погода испортилась, похолодало, в эту неделю и в Рим пришел дождь с ветром, как когда-то мы с Анной улетали из Москвы. Но это был все тот же Рим, даже в серых тонах, мокрые мостовые, треплющиеся на ветру деревья бульваров. Я старалась в мыслях и памяти взять Вечный Город с собой, в Россию. И запомнить эти дни, когда мы вместе — ведь моего мужа наверное, снова пошлют куда-то воевать, а мне сидеть и ждать его, я никуда не смогу ехать с ним, как минимум до весны, если рожать по сроку, в январе? Надеюсь, что будет сын, и похожий на моего Кабальеро. Отчего-то моему рыцарю нравится, когда я называю его так, на испанский, а не на итальянский манер.

Сегодня нет дождя. Но дует ветер, гонит опавшие листья и сор. Листья кружатся, взлетают в порывах… вот так и нас судьба может свести, и разнести далеко? Но люди не листья — сильные, они сами выбирают свой путь. Если бороться и идти к цели, а не отдаться на волю ветра и волн! На ветру прохладно, прохожие пробегают, подняв воротники. А в Москве уже скоро снег выпадет?

— Галчонок, тебе не холодно? — спрашивает мой рыцарь — может быть, вернемся?

Я улыбаюсь — нет. На мне совсем новое пальто, клеш от плеча — вот интересно, пять дней как его ношу, а уже сегодня видела синьорин, так же одетых! И шляпка к этому наряду подходит не хуже, чем к накидке, поля в ширину плеч, вниз слегка опущенные, таинственно лицо затеняют — мимо витрин проходя, взгляну, и чуть поправлю, вот не носила я раньше модных дорогих шляп! Только в ней целоваться неудобно — мадонна, я вовсе не безнравственная, и на всех других мужчин смотрю равнодушно — но мой рыцарь лишь дотронется до меня, и во мне будто огонь внутри, и мысли самые грешные и сладкие! И прости меня Боже, я не могу иначе!

Небо серое, тучи над самыми крышами быстро бегут — вот-вот прольются дождем. Но это последний наш день в Риме, хочется обойти все знакомые места. От Колизея, мимо Форума, к Венецианской площади. Дальше, через Торре-Арджентино, мимо церкви Сант-Аньезе-ин-Агоне, и по проспекту Виктора-Иммануила, до набережной Тибра, замок Святого Ангела на том берегу. Здесь очень ветрено, вода в Тибре волнуется, как море — вижу, как на мосту у какой-то синьорины уносит в волны шляпку, такую же как моя! Мне сразу не хочется на ту сторону, (мадонна, надеюсь Господь мне простит, что мы не пойдем к Собору Святого Петра), и мы поворачиваем направо, к Мавзолею Августа. Ветер пристает ко мне, будто в обиде, треплет и рвет как в наказание, хочет сдуть с меня не одну шляпку, но даже пальто вместе с платьем, о ужас, кажется я буду раздета сейчас, прямо в объятиях Юрия, целоваться хочется невтерпеж! Наконец мы уходим с набережной, свернув возле музея Наполеона к фонтану Четырех Рек — в узких улицах дует меньше, могу наконец отпустить шляпу и не ловить взлетающие полы пальто. Рим, мой Вечный город, наверное, ты сердишься на меня за то, что уезжаю — но я люблю тебя, и обязательно вернусь сюда снова. Вместе с сыном, или дочерью — кто у меня родится?

Да, с Доном Вонючкой вышло смешно. Когда его уличили в ереси, деться ему было некуда — раскаяние и покаяние, крокодиловы слезы! После чего Трибунал занялся уже кардиналом Лавитрано, вот только я подробностей не знаю, допущена к высшим церковным тайнам не была. Было в итоге объявлено, что кардинал слагает с себя сан и удаляется для размышлений в один из отдаленных монастырей. Дона Грязнозадого хотели туда же — но тут советские товарищи с Папой переговорили, и нашли решение, к удовлетворению всех сторон (ну кроме дона, конечно).

За угрозу убийством, гражданке СССР, по советскому закону, наказание положено. За незаконное лишение свободы тех, кого Советский Союз объявил под своим покровительством, тоже. А гарибальдийцы обещали Дона Дерьмо отправить туда, где «подобное к подобному». Так и договорились, что его этапируют в СССР, где уже советский суд даст ему лет пять лагерей, причем, как обещали из Москвы, «он весь срок будет сортиры чистить». После чего его депортируют в Италию, где тоже вольны наказать его как пожелают. Чтобы не мученик вышел, а посмешище!