Похищение Эдгардо Мортары - Дэвид Керцер

— А разве больше не было перерывов? — уточнил Карбони.

— Был еще и другой раз, когда я перешла от них, месяца на четыре, в дом к повитухе. Потому что в ту пору в доме Мортара жил один постоялец, вот я и попала в беду.

Здесь запись последнего свидетельства Анны заканчивается пометкой: «Она заплакала»[315].

Полицейский рейд на Сан-Доменико и арест бывшего инквизитора встревожили архиепископа Болонского и других церковных иерархов. Для них это послужило очередным сигналом, ясно говорившим о намерениях новых правителей нарушать церковный закон, судить действия церкви по мирским законам безбожного правительства и унижать духовенство. За те месяцы, что у власти в Болонье находилось новое правительство, оно уже несколько раз вступало в столкновения с духовенством, но до сих пор ни с одним священником ранга отца Фелетти не поступали так жестоко.

Вскоре после ареста инквизитора кардинал Вьяле-Прела направил губернатору Луиджи Карло Фарини протест (который вручил ему лично помощник архиепископа), требуя немедленно освободить монаха. Фарини согласился поговорить с эмиссаром и, согласно донесению последнего, высказал предположение, что отца Фелетти, возможно, выпустят, если он сможет доказать, что действовал, исключительно подчиняясь приказу вышестоящих чинов. Архиепископ сам толком не понимал, что именно должен был говорить инквизитор, учитывая чудовищную неопределенность и хаос новой политической ситуации, — в сущности, допустимо ли было вообще что-либо говорить. Он знал, что отец Фелетти отказывается отвечать на любые вопросы, связанные с деятельностью Священной канцелярии. Желая получить какие-нибудь указания, архиепископ написал кардиналу Джачинто де Феррари — доминиканцу, служившему комиссаром Священной канцелярии инквизиции в Риме.

Кардинал де Феррари был хорошо осведомлен о деле Мортары, потому что именно ему отец Фелетти изложил в письме от 26 октября 1857 года первые слухи о том, что в Болонье крестили еврейского мальчика. Фелетти запросил тогда разрешение приступить к расследованию, и 9 ноября де Феррари написал ему ответ из центральной канцелярии инквизиции в Ватикане, прислав болонскому инквизитору роковые указания: принимать меры. Ни болонский суд, ни следователь Карбони ничего об этом не знали[316].

Теперь же, спустя два с небольшим года, отец Фелетти томился в тюрьме. 11 февраля комиссар Священной канцелярии откликнулся на письмо кардинала Вьяле-Прела:

Через десять дней архиепископ снова написал комиссару, сообщая ему о новом тревожном обороте дела. Похоже, вытащить монаха из тюрьмы будет не так просто, как они поначалу думали:

После второго допроса Анны Моризи следователь Карбони был почти готов составить исковый документ для обвинения. Но перед этим он решил, что в последний раз попробует разговорить инквизитора. 6 марта Карбони вошел в тюрьму Торроне, и его проводили в камеру к отцу Фелетти.

Монах, похоже, обрадовался появлению собеседника, но вначале заговорил сварливым тоном, потому что давно уже обдумывал кое-что. Если новые власти так озабочены незаконными действиями, совершенными в связи с данным делом, то почему, интересно, они не арестовали «еврея Момоло Мортару, который нарушил обнародованный церковью закон, запрещавший евреям нанимать христианскую прислугу? Ведь этот закон был издан специально, чтобы предотвращать подобные случаи». Однако вскоре раздражение монаха улеглось, и, вернувшись мыслями к более высоким материям, он вспомнил об указаниях Священной канцелярии, полученных через архиепископа: «Решения церкви не подлежат суду никаких нижестоящих властей, ибо католическое учение гласит, что вера святого Петра неподсудна никакому другому суду. Никому не дано судить решения, вынесенные в согласии с апостольской верой по вопросам веры и поведения».

Следователю пора было приступать к заключительному допросу. Карбони понимал, что лучший способ добиться обвинительного приговора — это доказать, что бывший инквизитор нарушил законы, имевшие силу во время похищения Эдгардо. Если отец Фелетти сумеет доказать, что, приказывая схватить мальчика, он всего лишь выполнял законным образом сформулированные распоряжения начальства, то признать его виновным можно будет, лишь придав обратную силу новым законам данной области, а в судах и даже в правительстве найдется много людей, которые не захотят создавать подобный прецедент.

«Вы даже сегодня продолжаете утверждать, — начал Карбони, — что, приказав подполковнику де Доминичису схватить юного Мортару, вы просто выполняли приказ, полученный от Верховной конгрегации Священной канцелярии?»

«Да, синьор. Я был лишь верным исполнителем распоряжений, полученных от Верховной конгрегации Священной канцелярии в Риме».

Однако, возразил следователь, ни фельдфебель Кароли (чиновник полицейского управления, регистрировавший присланный инквизитором приказ), ни бригадир Агостини, которому предъявили письмо от де Доминичиса, не припоминали, чтобы там что-либо говорилось о выполнении распоряжений, поступивших из Рима. Если вы не покажете мне письмо, которое вы получили из Рима, или иное подобное доказательство, предупредил Карбони монаха, мне придется сделать вывод, что похищение мальчика было вашей собственной инициативой.

Для того чтобы отдать приказ полиции, ответил отец Фелетти, не нужно ссылаться на какие-то вышестоящие власти. Если же требуется доказательство того, что он действовал в соответствии с приказами из Рима, достаточно заметить, что «мальчика ждал директор Дома катехуменов в Риме, а его святейшество был так добр, что пожелал лично встретиться с этим мальчиком, благословить его и стать ему отцом во всех смыслах слова». Отцу Фелетти показалось оскорбительным предположение, что он мог действовать самостоятельно в подобном случае, не дожидаясь указаний из Священной канцелярии инквизиции в Риме: «Это унижение, которое я принимаю из руки Господа, и меня утешает мысль, что никто из людей, знающих меня, не подумал бы обо мне так плохо».