Любовь Стратегического Назначения - Олег Гладов

Она смотрела на маленькое золотое колечко и боковым зрением наблюдала тающий справа и слева от неё огненный серп. Видимую ей половину неровного овала.

Она подумала, что у резко потушенного воска и стеарина, из которого сделано тело свечи, — очень специфический, узнаваемый запах.

кхххк

Она поняла, что с помощью этой мысли пытается отвлечь себя.

Она поняла, что не может отовать взгляд от кольца. Что она вцепилась в него глазами в надежде и

кхххк

Ужасе.

Что луковицы, сбритых на ногах волос, шевелятся, вставая дыбом.

Что кутикулы вокруг ороговевшего эпидермиса, из которого состоят её ногти, — начинают отслаиваться.

Что её анус вжался так, что она его не чувствует.

кхххк

Что она стоит задом к

Что резь ниже живота почти уже

Что позади неё есть…

— Есть.

Она описалась.

— Есть ещё серёжки.

Описалась как…

— С красными камешками.

Как…

— Хочешь, Юля?

Она выпрямилась.

Чувствуя, как иней осел на её спине, плечах и шее.

Как этот голос взял её за мочки ушей и пригвоздил к застывшему в лёд пространству, и она, чувствуя тёплую влагу на ляжках,

обернулась.

— После того, как порежешь лимон, Юленька, нож нужно тщательно вымыть. Иначе лимоны съедают металл, из которого ножи сделаны. Тебе ясно, Юля?

Она обернулась.

Женщина в клетчатом платье с белым воротничком и в красном переднике нарезала лимоны в экране её телевизора.

— Тщательно, Юля. Иначе лимон съест металл, из которого нож сделан.

Когда-то эта женщина так же улыбалась в фотообъектив, сидя рядом со своей семьёй. У них была традиция такая — раз в полгода они

I LOVE MY HOME белым на красном.

Я не Юля.

Женщина в маске человека, лицо которого поменяло цвет и распухло. Человека, чьи черты изменились так, как это обычно бывает в таких случаях. Женщина в маске человека, почерневшего от водки. Женщина, глаза которой выгорели от количества выпитого.

Женщина улыбалась.

— Я не Юля! — прокричала, стуча зубами от ужаса. — Я не Юля!

Лимоны, пожирающие ножи. Зубами, крепче, чем нержавейка. Зубами, на которых армированная сталь клинков хрустит как стекло.

Я! НЕ! ЮЛЯ!

Мелкое хрупкое стекло. Неровные осколки — такие бывают, если плоскогубцами (КХХХК!

взломать тонкое тело градусника. Стекло. Непрозрачное толстое стекло, из которого флакон объёмом со спичечный коробок. Чтобы наполнить его до горлышка, нужно почти полтора месяца.

Я! НЕ! ЮЛЯ!

— Марина! Что это? Травы Прованса? Или куркума?

Этот голос живёт только там — в блестящей дверце шведского аппарата по производству холода. Холодильника, который может быть братом. Братом девушке по имени

— Марина! Что это?!

Тонкий и очень высокий скрип отполированного, как зеркало, металла, и в сверкающей дверце холодильника отразилась вспышка молнии: какой-то металлический предмет поймал отблеск потолочного светильника заполсекунды до встречи со звуком, при воспоминании о котором судорога раз за разом скручивает мышцы спины, проскакивая от копчика к лопаткам, и спустя полсекунды:

— МАРИНА!!! ЧТО ЭТО???

Из полной тишины в ультразвук вопль Боли и Ужаса. Вой сбитой на скорости сто семьдесят километров в час собаки. Вой существа, в теле которого не осталось ни одной целой кости:

Я! НЕ! МАРИНА! Я! АЛЁНА!

— Нееет… Алёна — это я. Я — Алёна…

Этот голос живёт только ТАМ — в декабрьском позднем вечере на станции РЭП 4. Он живёт ТАМ. Он должен быть ТАМ.

Но он — Здесь.

Как он звучит?

А как он должен звучать после одиннадцати ударов тяжёлым стальным ломом, таким холодным, что к нему примерзают отпечатки пальцев.

Пальцев, которыми тысячу лет назад бралась за мочку чужого уха. Ногтями, которыми эти пальцы заканчиваются разрывать упаковки медикаментов. Расцарапывать фольгу и рвать зубами пластик. Выдавливать таблетки в ладонь. В линии ума, сердца, жизни. В которых торчат мелкие осколки, хрупкие обломки треснувшего от приложенного усилия. Отправлять пилюли в рейс Пищевод — Космос. Бежать в состояние, у которого есть пограничники. Они пропускают Отсюда — Туда? Или Оттуда — Сюда?

Бежать Отсюда, в котором

МОЛЬ.

Огромная МОЛЬ, застывшая во времени.

МОЛЬ, режущая своими крыльями неподвижное пространство, несущая его и одновременно вязнущая в нём же.

(юка)

МОЛЬ, замершая на месте и двигающаяся в один и тот же момент. Сквозь крошево битых кулаками матери зеркал и ртутную пыль.

(ЮКА)

Отсюда — Туда. В Состояние, у которого есть Пограничники.

— Юка?

Этот голос живёт только ТАМ. За смешной занавеской. Там — самая тёплая комната дома зимой. Потому что за печкой.

— Юка?

Прежде чем заснуть, она всегда слышала, как этот голос желал ей Спокойной Ночи. И Ночь после этого всегда была Спокойной.

— Юка?

— Да, Ба…

— Ты где, Моя девочка?

— Я здесь, Ба…

— Иди сюда.

Шуршит в темноте смешная занавеска.

— Ты что, плакала?

— Да… Я боюсь, Ба…

— Моё Сердечко… Иди я Тебя обниму… Иди?.. Ну?..

И Я, наконец, обнимаю Её.

Эту маленькую девочку, которой шёпотом подсказывало буковки под яркими картинками, летящими из маленького круглого окошка в волшебном ящике с незапоминающимся названием.

Я заключаю Её в объятия.

Я дарю Ей Тепло.

Я пришло к Ней во сне. Я последовало за Ней.

Однажды Я заснуло вместе с Ней и уже не захотело просыпаться.

Ей снился хороший сон.

Потому что, когда улыбаются во сне — значит, снится хорошее.

А она улыбалась.

Я помню это.