Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша

— Молод, хотя его брат не старше… Если б Лионель Савиньяк сохранил трофейный осадный парк, его гаунасский поход был бы безупречен… Я еду с вами, но я должна написать Курту! Мелхен, девочка, — голос роскошной стал особенным, и Мэллит закусила губу, — займи полковника разговором. Вам ведь есть о чем поговорить?

— Безусловно, сударыня.

Роскошная отсутствовала больше часа. Она вернулась, когда Повелевающий Волнами посыпал песком письмо барону Райнштайнеру, и первые слова в том письме были: «Мой генерал, полагаю чрезвычайно срочным…»

400 год К. С. 18-й день Летних Молний

1

У перекрестка с обелиском их ждали. Дородная женщина, которую Эпинэ, задумавшись, даже не заметил, с воплем «Милости!» бросилась на колени в дорожную пыль. Еще с десяток беженцев повалились рядом. Дракко вскинул голову и попятился, происходящее ему не нравилось, Роберу тоже, но Проэмперадору пятиться некуда.

— Монсеньор! — выла толстуха. — Фернан! Мой Фернан… Что с ним будет?!

— И Гастон, Гастон Пти…

— Джеймс и Оливер… Они хорошие мальчики! Это все Гастон…

— Как бы не так! Да они…

— Монсеньор!

Родичи. Это родичи тех, кто затеял свару в лагере. Кричали одни, а камень бросил другой и уже получил свое, так что хватит!

— Милости, монсеньор…

— Поздно! — Валме выслал свою мориску, потеснив уступившего кобыле Дракко. — Виновные в гибели его высокопреосвященства похоронены ночью. Все, кто оказывает сопротивление законной власти, мародерствует и заступается за первых и вторых, подлежат немедленной казни. Такова воля регента Талига герцога Ал вы. Второй Олларии здесь не будет, ступайте в лагерь. Энобрэдасоберано…

Распоряжения эскорту виконт отдал на кэналлийском, и Робер ничего не понял, но взгляд Валме он узнал: так однажды зимой смотрел граф Ченизу. Рядом клевал носом пьяненький Дикон, а подпоивший его завитой щеголь потягивал вино и о чем-то размышлял. Тогда Робер все списал на игру теней и свое настроение, теперь списывать не на что. А ты думал, Ворон возьмет к себе попугая?

— Зачем? — Беженцы за поворотом глотали поднятую копытами пыль, вопрос был бессмысленным и запоздалым. — Они никого не убили…

— Это неважно. — Виконт придержал лошадь, провожая взглядом уходящего галопом кэналлийца. — Важно, что они никого не убьют. Согласитесь, это успокаивает.

— Вас!

— Вы желаете страдать? — Светская улыбка на загорелом лице казалась издевательской. — Отлично, только, во имя Бакры, двурогого и милосердного, делайте это логично. Либо вам жаль Левия и Олларию, либо «бесноватых». Странно, что мне приходится говорить это вам. Не я, а вы с не самыми плохими солдатами удирали от горожан с их сковородками и метлами. Вспомните ваши собственные вопли о помощи и то, скольких вы собственноручно отправили в Закат и в столице, и здесь, а теперь вас бьют корчи из-за четверых ызаргов. Несчастные, они еще не убивали, а только собирались… Будь я кардиналом, посоветовал бы вам стыдиться, но я всего лишь привел к вам на выручку не склонных к терзаниям кэналлийцев. В обход папеньки и Дорака, к слову сказать.

Да, привел, и тысячи полторы ублюдков больше никого не убьют, не ограбят, не изнасилуют, их не жаль, таких не жалеют, по рыдающая женщина на коленях и убийственно-безжалостное, будто брошенный сопляком Тома камень, «Поздно!»…

— Мне трудно с вами спорить, тем более что вы правы. Если б мы еще шли, если б мы были в меньшинстве, я отдал бы такой же приказ, но сейчас, когда наконец-то… — Слов не хватало, и Робер махнул рукой. — Как хотите, только несправедливо это!

— Я знавал одну справедливость, она взорвалась. — Когда Валме не улыбался, говорить с ним становилось проще. — Самое странное, что это в самом деле было на редкость справедливо.

— Я тоже видел… кое-что. — Неважно, что видел кто-то, важно, что помнишь ты. Адгемар с развороченной пулей головой и раздваивающийся Люра — это справедливо, летящий в толпу Айнсмеллер — нет! — Поймите, Валме, я не боюсь замарать рук. Закатные твари, да я по горло в крови, но одно дело я, а другое эти четверо… Ведь ушли же они с нами! Они сто раз могли напасть или вернуться в Олларию, но не сделали этого!

— Левия убили не в Олларии.

— Вы опять правы.

— Последнее время со мной это случается, — вернулся к своему обычному тону виконт. — Ваша четверка вылупилась позже других, только и всего. Увы, яйца некоторых гадов до безобразия похожи на людей, пока не лопнут — не отличишь, а потом становится поздно. Вы хотите быть справедливым? Отлично. Но когда безнаказанно пожирают кого и когда хотят — это не справедливость, а ызаржливость, в Олларии вы ее уже развели, но за юг отвечает папенька. Вы не забыли, что нам нужно успеть к ужину?

— Забыл…

— Я в вас и не сомневался. — Валме тронул шенкелем свою кобылу, вынуждая ее шагать быстрее. Робер успел оценить и аллюры мориски, и ее стать, но масть невольно вызывала оторопь. У всадника, не у коня, Дракко к новой знакомой относился более чем любезно.

— Валме, — не выдержал Иноходец, — почему вы выбрали эту лошадь?

— Она мне понравилась. Я, как вы заметили, теперь придерживаюсь адуанского стиля, кобыла простецкой масти с ним отлично сочетается, а в чем дело?

— Во мне.

— Не могу не согласиться. — Валме сощурился на склоняющееся к лесу солнце. — Если вы затянете с речью, барон будет переживать. Теперь мне кажется, что лучше было бы ограничиться кэналлийской кухней, но Коко настаивал, и я не смог ему отказать.

Да, мясо и соусы — это сейчас так важно! Родичи казненных еще не счистили с одежды пыль, в которую они бросались, надеясь вымолить прощенье для уже расстрелянных; семь тысяч человек ждут решения своей судьбы, а переживает барон!

— Что я им скажу? Что?! Сидите в лагере, никуда не отлучайтесь, а я поехал домой? Извините, Валме, что-то меня совсем развезло… Наверное, потому, что за юг, как вы совершенно правильно напомнили, отвечает ваш отец. Я у вас всего лишь гость, спасибо, что не арестант, вот и даю волю чувствам.

— Видимо, я вызываю у вас доверие, — предположил виконт и посоветовал: — Если не знаете, что говорить, попробуйте вспомнить Дидериха. Хотя бы вот это… «Мы проделали трудный путь, друзья мои. Наши лица опалены беспощадным солнцем и овеяны горькими ветрами, наш путь отмечен могилами погибших братьев, но мы свершили невозможное. Теперь я могу не скрывать своих слез, друзья мои, теперь я могу признаться вам всем в любви…»

— Закатные твари, ну и чушь!.. А ведь когда мы в Гайярэ это читали, меня не мутило! Я даже верил графине Ариго, что Дидерих прекрасен.

— Сделайте поправку на то, что светоч и гений никогда никого не спасал, а похоронил разве что отца, причем с удовольствием.