Сияние огненного опала - Элизабет Хэран

Юка говорил со старейшинами и кивнул на Джонатана. Один из них подошел к гостю.

– Ты хотеть тут остаться? – спросил он.

– Я так рад, что вы говорите по-английски, – устало ответил Джонатан.

– Я говорить мало-мало.

– Да, я бы хотел остаться, хотя бы ненадолго, – подтвердил Джонатан.

– Ты можно, – сказал старейшина.

– Спасибо, – поблагодарил его Джонатан.

Кое-кто из аборигенов мрачно поглядывали на него. Очевидно, они не были согласны с таким решением, но не противоречили старейшему.

– Может, девочка не убегать, если ты остаться, – сказал старейшина.

– Нет-нет, она не убежит, – пообещал ему Джонатан и вымученно улыбнулся.

– Бабушку звать Алба, – сообщил старик. – Тетку звать Карина.

Джонатан с благодарностью принял это к сведению. Тут он заметил, что старшая из кузин Марли была в одном из ее платьев. Марли жалобно поглядела на нее, но ничего не сказала.

Кенгуренка с радостью взяли у охотника и бросили на горячие угли костра, не сняв шкуру и не выпотрошив. Воздух наполнился вонью от жженой шерсти. Джонатана едва не стошнило, у него закружилась голова, и он лег под деревом. Марли села рядом, прижимая к себе медвежонка.

– Я хочу домой, – проговорила она так жалобно, что у Джонатана едва не разорвалось сердце. – Я хочу к Эрин и дяде Корнелиусу.

– Знаю, – ответил он и обнял ее за плечи. Ему было ясно, что для нее тут все чужое и непривычное, но он все-таки хотел убедиться, что она может привыкнуть к такой жизни. Хотел дать ей такой шанс.

Через некоторое время к ним подошли кузины Марли с ее сумкой. Джонатан удивился, когда Марли вырвала у них сумку. Младшая девчушка пронзительно завизжала и попробовала отобрать у нее медвежонка. Марли прижала к себе свои сокровища и не отдавала. Малышка заревела. Джонатан не знал, что ему делать. Все аборигены уставились на него с явным неодобрением, словно он совершил что-то ужасное. На детский крик пришла Карина. Она поговорила с девчушкой на своем языке, но Джонатан догадался, что она спрашивала ее, почему та плачет. Когда дочка в слезах рассказала, в чем дело, Карина забрала у Марли сумку, вытащила одно из ее платьев и дала его девчушке. Потом вернула Марли сумку, взяла дочку за руку и увела с собой.

Марли с удивлением посмотрела на Джонатана.

– Это мое платье, Джоно, – обиженно, чуть не плача, сказала она. – Мне купила его Эрин.

– Знаю, – посочувствовал ей Джонатан. – Но, вероятно, у твоей кузины нет ни одного красивого платья. – Карина наверняка считала, что поступает по справедливости. Он знал, что члены большинства кланов все делили между собой. – А ты знаешь, как зовут твоих кузин? – спросил он. Ему было жалко Марли, у него опять было тяжело на душе – ведь по его милости она оказалась в таком положении.

Марли показала на младшую девочку, разревевшуюся из-за сумки с платьями.

– Это Кала, а вторая Джиба.

Стемнело, и Джонатан почувствовал себя лучше. Кенгуру поджарился. Один из аборигенов достал его палкой из углей, положил на землю, потом разделил на порции. Джонатан и Марли получили по куску. Они были очень голодны, и Марли тут же принялась за еду. По тому, как она жевала, Джонатан понял, что ее кусок был ужасно жесткий и совершенно обугленный, так как был с наружной части туши. Зубы девочки тут же почернели. Порция Джонатана была еще розовая и с кровью. Вода, которую им дали, была совершенно мутная. Ему снова стало нехорошо и захотелось вернуться в Алис-Спрингс. Он знал, что Марли чувствовала то же самое. Если такой образ жизни казался невыносимым ему, чего он мог ожидать от нее?

Джонатан потихоньку выбросил мясо. Вскоре к ним подошли Алба и Карина и хотели увести с собой Марли, но она подвинулась к нему поближе и крепко обняла. Женщины обиженно пожали плечами и вернулись к костру.

Когда костер медленно догорел, аборигены улеглись прямо на землю, без подстилок и одеял. Джонатан так устал, что у него слипались глаза. Он моментально уснул и даже не заметил, что Марли прижалась к нему и положила голову на его руку.

Сон Джонатана был внезапно прерван. Что такое? На лицо ему брызнула вода. Пересохшим языком он облизал губы – вода была чистая и пресная. Прошло время, прежде чем он сообразил, что идет дождь. Тогда он вскочил на ноги и поднял с земли Марли. Костер погас, стало совсем темно, но постепенно он разглядел, что аборигены попрятались под деревьями. Джонатан и Марли присоединились к ним. Дождь усиливался, деревья перестали служить защитой. Джонатан посадил девочку к себе на колени и загородил ее руками, чтобы хоть как-то защитить. Дождевые капли падали с листьев и с веток, и все быстро промокли насквозь.

Так они сидели несколько часов, а дождь все лил и лил как из ведра. Сухое русло реки наполнилось грязным шламом. Джонатан с удивлением заметил, что аборигены спали сидя. Он так не умел. Снова и снова он спрашивал себя, зачем он оказался среди этих людей. Он чувствовал себя здесь отвратительно. Была ли эта среда родной для Марли? Ее отец европеец, мать аборигенка. Как он мог ожидать от нее, что она полюбит все это, если он сам не переносил тут ничего. Ему захотелось извиниться перед ней. Вместо этого он крепче обнял ее и мысленно дал себе клятву, что у Марли будет другая жизнь, намного лучше.

Взошло солнце, и вскоре снова началась жара. В русле реки осталась красная трясина, цеплявшаяся за обувь Джонатана и Марли. Все аборигены выбрались на береговой откос. Женщины разожгли костер, трое молодых мужчин пошли на охоту.

Солнце постепенно высушило одежду, но все-таки Джонатан никогда в жизни не чувствовал себя так отвратительно. Он был готов продать душу дьяволу за возможность хорошенько вымыться. Платьице Марли высохло быстро, но изгрязнилось, да и сама она нуждалась в купании. Джонатан захватил в дорогу ее щетку для волос, но сначала ей нужно было помыть голову. Он невольно подумал, в какой ужас пришла бы Эрин, если бы увидела девчушку в таком состоянии.

Джонатан решил сказать старейшинам, что он отведет Марли в город, пока не началась жара. Он не представлял, как объяснит им, что ни он, ни Марли не могли так жить. После его слов старейшина пришел в ярость.

– Ты иди, – закричал он. – Девочка остаться.

– Что? Нет, – возразил ему Джонатан. – Марли останется со мной.

– Нет, ты иди, – повторил старейшина.

Джонатан хотел что-то сказать, но мужчины окружили его. Даже Алба злобно посмотрела на него.

– Джоно, не оставляй меня тут, – крикнула Марли и опять вцепилась в него.

Джонатан взял ее на руки.

– Нет, я не оставлю тебя, – пообещал он и прижал девочку к своей груди.

Джонатан упросил старейшего, чтобы тот позволил ему остаться в лагере еще на день, ради Марли. Но было очевидно, что такое решение не понравилось остальным, прежде всего молодым аборигенам. Джонатан был рад, что слово старейшины тут считалось законом.