Пока ты веришь - Ирина Шевченко

— С негодяем? — Злость вскипела в душе. Злость и обида: негодяй или нет — это ей решать. Девушка вырвалась от Джека, который сам теперь держал ее и даже пытался утащить тихонечко, и ринулась к повару, который и не повар даже, а лгун похлеще магов, так что не ему кого бы там ни было судить. — Что же он вам сделал, что сразу — и негодяй? Мертвого-то оговорить много ума не надо. И совести тоже.

Последней фразой она его зацепила. Мужчина сердито нахмурился и задышал тяжело, широко раздувая ноздри. Сперва сжал губы, словно собирался молчать до смерти, а после вздохнул, со значением так: сама, мол, напросилась.

— С совестью, Эби, у меня свои счеты, — проговорил он почти отечески, как когда-то. — А у Эйдена свои были. И его совесть многое ему позволяла. Например, дурехе такой же, как ты, голову вскружить, поиграться вволю и бросить, как говорят, в интереснейшем положении. А то, что она после этого руки на себя наложила, так это уже на ее совести, а не на его.

Эбигейл сжала кулаки. Рот открыла — крикнуть ему, что ложь это все, и не единому слову она не верит… Только кого этим обманешь? Не себя — уж точно.

Развернулась молча и пошла прочь из гостиной.

В комнате, в той, где провела ночь и все утро, села на постель и закрыла лицо руками. Не плакать — спрятаться. От прошлого, от настоящего. От будущего, которого сейчас для себя не видела.

Джек вошел почти следом и остановился в дверях, ожидая, покуда ей достанет смелости отнять от пылающих щек ладони и взглянуть в его стеклянные глаза.

— Он правду сказал? — спросила Эби тихо. Не было надежды, что Джек сумеет разуверить в услышанном. Но и решимость еще не оставила: узнать все, разобраться до конца. А после — забыть навсегда.

— Правду.

— И что… В смысле, как… Ты же должен знать, из его памяти.

— Это — очень старая память. Нет полной информации.

Он говорил как машина, чеканя бесстрастно слова. Словно специально старался как можно меньше походить на живого человека. Человек сказал бы просто: дескать, ни к чему ей знать, что и как там было, и думать о том не нужно, и жалеть уже поздно — что незнакомую ту девушку, что себя. Но человек, возможно, и понял бы, отчего ей так важно узнать ответ.

— У меня есть информация, — прозвучало от приоткрытой двери. — Если хочешь, поделюсь.

Эби настороженно покосилась на вошедшую в комнату магиню, но, не увидев в ее взгляде ни насмешки, ни жалости, кивнула:

— Поделитесь.

Она не стала спрашивать, зачем этой женщине, в былые времена и словом ее не удостоившей бы, говорить с ней. Возможно, та действительно посочувствовала ей по-человечески. Возможно, преследовала иные цели, но в этом случае интересоваться тем более было бесполезно.

Госпожа Адалинда прошла в спальню и присела на кровать рядом с Эби.

— Джек, ты нас не оставишь? Нет? Ну что ж… — Магиня расправила складки темно-синего бархатного платья. Погладила задумчиво узорную вышивку на ткани. — История эта и правда давняя. Грустная и поучительная. Что-то я знаю от Дориана, что-то — из досье Эйдена Мерита, собранного организацией, на которую я работала. Это произошло около четырех лет назад. Девушка, о которой говорил наш повар, была компаньонкой жены одного из приятелей господина Мерита. Какая-то бедная родственница, приехавшая из провинции в столицу. Наверняка мечтала о красивой жизни, собственном доме, богатом муже. А встретила Эйдена. Тот был достаточно богат и дом ей снял в хорошем районе, с полной обстановкой и штатом прислуги. Только жениться отказался. Даже когда она забеременела. Правда, насколько мне известно, от ответственности не отказывался: ребенка обещал признать и обеспечить содержанием. И знаешь, что бы там ни думал Блэйн, Эйден Мерит поступил не наихудшим образом. Понять его можно: молодой, состоятельный, с отличными перспективами. Брак не с той женщиной закрыл бы перед ним множество нужных дверей… Ну а чем все закончилось, ты уже знаешь. Если, конечно, считать, что на этом и закончилось. Любовница господина Мерита, как выяснилось позже, была не так проста. Ты слышала, как ищут будущих магов? Слышала наверняка. Даже не спрашиваю, что именно. Скорее всего, одну из страшилок, которыми пугают малышню: про жутких ведьм, ворующих у родителей детей, чтобы обучить тех богомерзкому искусству. Правда в этих рассказах лишь в том, что одаренные дети на самом деле живут и учатся какое-то время вне дома, но у родителей никто их не отбирает… Разве что те сами отказываются. — Женщина нахмурилась, будто припомнила что-то. — Да, только если сами. Но некоторые верят. Боятся. Как только обнаруживаются первые признаки дара или уже пришли представители опекунского совета, чтобы удостовериться в том, что появился новый одаренный, такие родители волокут свое дитя в храм, где особый священнослужитель почитает над ребенком особую молитву… Чушь, правда? Этот священник — такой же одаренный, как любой из магов. Только обучен всего лишь одному заклинанию — связывать нити чужого дара. Блокировать, как у нас говорят. Навсегда. И неотесанные людишки этому радуются, не замечая, что их ребенок после так называемого освобождения чаще болеет, отстает от сверстников в развитии, и неудачи преследуют его всю жизнь. Сила не прощает отступников, даже невольных.

— Так та девушка…

— Была из связанных. После смерти это несложно установить. А смерть она себе выбрала нелегкую. Выбросилась из окна. И окно то было не настолько высоко, чтобы ей умереть сразу после падения, но и не настолько низко, чтобы ее можно было спасти. Умирала она несколько часов и все это время проклинала своего обидчика. И проклятие обрело силу. Блоки слабеют, когда человек на грани, даже жезла не нужно. К тому же на крови кляла, не только на своей, но и ребенка. Его ребенка.

Вспомнилась та ночь. Подвал, где рычал, испив спирта, зверь-холодильник, ступени каменные и слова, которых тогда Эби не могла понять: «Самое сильное проклятье — то, что на крови и через смерть сделано».

— Дальше я знаю, — проговорила Эби, видя, что магиня собирается продолжить рассказ. — Вы как будто оправдываете его.

— Не оправдываю, — покачала головой женщина. — Но, как я уже сказала, могу его понять. А ее — нет. Свести счеты с жизнью, разочаровавшись в ней, — это одно. Но погубить при этом невинное создание, собственного ребенка…

— У вас есть дети? — предположила Эбигейл.

— Да. Сын.

— Тогда я и вас не понимаю. Почему вы не с ним, а занимаетесь… занимаетесь чем-то опасным, грозящим вам смертью? — Эби вспомнила стычку магов в доме мэтра Ранбаунга, а после — револьвер в руке господина Блэйна. — Получается, тоже не думаете о нем.

В иное время она не осмелилась бы на подобную дерзость, но сейчас уже не боялась: все самое страшное, казалось, с ней уже случилось. Ну выскажет ей магиня за лишнее любопытство — не велика беда.

Но госпожа Адалинда за упрек не рассердилась. Усмехнулась невесело и головой покачала:

— Думаю. Всегда думала. На службу пошла ради него, а не от большой любви к приключениям. И сейчас в Салджворт вернулась тоже ради него. Ради него я должна разобраться с этим делом. Вернуть себе имя и положение и убедиться, что не оставила за спиной недоброжелателей. А риск… Риск есть, конечно. Но о моем ребенке будет кому позаботиться в случае моей смерти. К тому же мертвая мать в отличие от матери-преступницы, матери-беглянки его жизни и счастью не навредит. Так уж это у нас, у магов… странно…