Рассветный меч - Деннис Л. Маккирнан

Эбонскайт наблюдал за полетами фаэлей. Вот сейчас один полетел на восток от Золотой Орды; другой, изредка взмахивая крыльями, взял путь в сторону маленькой деревушки на севере, видимо продолжая вести наблюдение за желтоглазым. Временами, на протяжении нескольких последних недель, другие фаэли появлялись и исчезали, — видимо, это были курьеры. Но сейчас в небе было только двое этих пернатых, и они все летали и летали до тех пор, пока хваленое зрение дракона могло различить их в сумерках угасающего дня. И могучий огненный дракон так ничего и никому не сказал о летающих по поднебесью существах.

В деревне Инге, лежащей у южных предгорий Гримволла, почти на стыке границ Хала и Аралана, на главной площади, в центре только что воздвигнутого храма стоял желтоглазый человек. При бледном свете фонаря в его окровавленной руке был отчетливо виден длинный тонкий нож; засученные до локтей рукава делали желтоглазого еще более устрашающим. Перед ним на алтаре лежало что–то влажное, ярко–малинового цвета. С алтаря струились обильные потоки, стекающие в круглые лужицы. В окружении одетых в чешуйчатые кольчуги воинов, руки которых сжимали тяжелые кривые сабли, стояли согнанные сюда деревенские жители: некоторые плакали, отведя глаза в сторону; другие что–то бормотали про себя, потеряв от страха рассудок и глядя с ужасом на то, что было когда–то их старостой, не имея сил отвести взгляд от останков несчастного и остановить взгляд на чем–либо другом; были и такие, кто не смог сдержать рвотные позывы, и теперь, стоя на коленях, глотали заполнявшую рты желчь. А то, что лежало на алтаре, было еще недавно человеком, человеком, которого пытали, сдирая заживо кожу, а под конец вспороли ему грудную клетку и живот. И сейчас по изувеченному телу прошла последняя судорога, с которой ушла и жизнь. Жители, смотревшие на это, не могли сдержать рыдания.

Перед алтарем в луже крови, перемешанной с желчью, фекальными массами и мочой, лежало обезображенное тело девушки.

И хотя с обеих сторон в помещении были открыты двери, сквозняк не мог справиться с тошнотворным резким запахом, который, казалось, пропитал все внутри.

Забрызганный кровью человек с блестящими желтыми глазами, задыхаясь от переполнявшей его радости, смотрел вниз на дело рук своих.

Дрожа в экстазе, желтоглазый поднял вверх лицо, развел в стороны свои искусные в душегубстве руки и голосом, похожим на шипение гадюки, обратился на общем языке к жителям деревни:

— Кровью этих приверженцев лживого Адона этой самой радостной декабрьской ночью я освящаю этот храм во имя Джиду Шангди, бога, которому все вы отныне обязаны служить.

Желтоглазый подал знак одному из воинов, который возгласил:

— Всем приветствовать Джиду Шангди, потому что он и есть Ревнивый бог!

В мертвенной тишине несколько человек с трудом смогли выдавить из себя: «Дж–джиду Ш–шангди»… После чего голоса их отказались им повиноваться.

— Да, видимо, вам хочется совершить еще… жертвоприношение, — сказал, улыбаясь, желтоглазый, обнажив длинные заостренные зубы, какие можно видеть у рюкков или демонов, и показывая рукой на кровоточащие останки на алтаре.

И снова воин возгласил:

— Всем приветствовать Джиду Шангди, потому что он есть Ревнивый бог!

И, охваченные ужасом, деревенские жители нестройно пронзительными голосами подхватили:

— Джиду Шангди, он есть Ревнивый бог!

Дрожащие от ужаса голоса смолкли, и в наступившей тишине слышались лишь сдавленные рыдания.

Сделав разрешающий жест, желтоглазый подал знак покинуть новоосвященный храм, и, так же как сгоняли их сюда, воины и сейчас начали охаживать новых прихожан длинными гибкими прутами по спинам и головам, выгоняя их на снег под сверкающие на небе звезды, низко висящую на востоке серебряную луну, не проливающую на несчастных даже малой частицы тепла.

Когда Идрал, окруженный своими телохранителями, стоял один над трупами, он развел руки в стороны и напряг свою волю. Затем, сосредоточившись и сведя брови к переносице, он прошипел:

— Акоузе ме! — приказывая мертвому слушать.

Он макнул свои длинные пальцы в кровь, а потом засунул их в рот, пробуя кровь на вкус, наслаждаясь ее медно–железистым вкусом, после чего выкрикнул:

— Пейсоу мой! — приказывая мертвому повиноваться.

Некромант растопырил окровавленные пальцы, и несколько капель крови упало на выколотые глаза старосты… Дрожа всем телом, желтоглазый прошипел:

— Идой тоус опталмоис тоис некрой! — приказывая мертвому рассмотреть то, что дано увидеть только мертвым: образы вне времени и пространства.

Идрал направил жизненную энергию, взятую им из тел старосты и лежащей внизу девочки, обратно в трупы и дал им еще один приказ:

— Идой тоис полемиоус тус эмоус тусме диоконтус! — повелевающий мертвецам осмотреть пространство в поисках врага, который может сейчас идти по его следу.

По мере того как взятый у мертвых жизненный огонь вытекал из него, он шептал:

— Хеуре аутоус! — повелевая им найти этого самого врага.

Он сжал зубы до скрипа, поскольку вернул мертвецам большую часть взятой у них энергии. Сквозь зубы он выкрикнул новое повеление:

— Тон патон аутон хеуре! — повелевая мертвым узнать путь, по которому идет его враг.

Затем новый приказ:

— Эйпе мои хо хораэй! — повелевающий мертвым говорить. Теперь, когда Идрал отдавал остатки отобранного огня, его трясло от внутреннего волнения. Хриплым, дрожащим речитативом отдал он приказ:

— Ана кай лексе! — повелевая мертвецам восстать из мертвых и говорить.

Помещение наполнил гул бесчисленного количества далеких голосов — то были стенания агонизирующих людей, страдальческий шепот, стоны. Трупы зашевелились. Телохранители в ужасе отпрянули назад, быстро попятились к выходам из храма, больше всего желая убежать, но страшась последствий такого шага. Идрал, желтые глаза которого полыхали наводящим ужас огнем, воззвал снова:

— Ана кай лексе; упщ гор хо Идралов келеуо се!

Влажная, лоснящаяся от запекшейся крови рука потянулась, словно стараясь ухватить воздух в пригоршню; сукровица и лимфа сочились сквозь открытые мышечные ткани. Медленно труп перевалился на левый бок. Кожа свалилась с изуродованного тела, как платье с отрезанными пуговицами, которое вдруг стало широко. Перебитыми костями и оголенными фалангами пальцев несчастный оперся о края алтаря, и труп приподнялся… И снова помещение храма наполнилось стонами, как будто неисчислимый хор умирающих в муках исторг эти жуткие звуки. Труп повернул скальпированную голову и лицо, с которого содрали кожу, в сторону Идрала, вперив пустые глазницы в того, кто отдавал приказания. Гул голосов заполнил помещение, телохранители повизгивали от ужаса в углу пустого храма, ища место, куда спрятаться, и одновременно страшась сделать хотя бы шаг из помещения.