Бегство в Россию - Даниил Гранин

Зажогину эта история показалась подозрительной. На Картоса его аргументы не действовали: советским людям всюду мерещатся заговоры. Мошков внушал: в советских условиях доверчивость – самое опасное качество. Андреа действительно при всем его умении рассчитывать далеко вперед легко мог клюнуть на пылкие заверения какого-нибудь чиновника, верил честному слову, бумажке, считая, что это незыблемо.

А тут еще у Джо стало что-то получаться с давней его затеей – персональным компьютером. Он был счастлив и целиком зарылся в это дело, шутка ли, на свет появилось прелестное создание, которому предстояло большое будущее. Таких малюток скоро будут сотни тысяч, а может, и миллионы! Из всех отделов приходили полюбоваться на его “малыша”.

Когда Устинов спросил у Картоса, какое применение в военном деле может иметь персональный компьютер, тот лишь пожал плечами – при чем тут военное дело? Важны возможности, которые получает человек, эта миниатюрная машина способна вместить целую библиотеку, играть в шахматы, в покер… Этим он хотел подчеркнуть ее высокий, универсальный уровень. Устинов недовольно покачал головой.

Встретились они случайно, на Северном флоте, куда Андреа вызвали по поводу “Шехерезады”. Командование просило по возможности упростить методику обучения. “Так, чтобы любому адмиралу было понятно”, – пошутил Картос, фразу эту ему потом припомнили.

Устинов, будучи на крейсере, издали узнал Картоса. Памятливость начальства восхитила Андреа. Восхищала и его неутомимость. Грузный старый человек, Устинов лазал по трапам, поднимался, спускался, загонял адмиралов. После короткого разговора о возможностях персональной ЭВМ отношения их разладились. Устинов сразу посуровел: ученые, дескать, жируют на военных заказах, а быть благодарными не научились. Картос не понял – за что благодарить? И что это значит – военные деньги? И вообще, зачем столько оружия? Оно же морально устаревает. Устинов повысил голос: “Знаем мы эту пацифистскую болтовню!” Картос стал подтверждать свою правоту цифрами, что всерьез рассердило Устинова. Присутствие адмиралов подстегнуло его. Широкая его фигура раздалась, орденские планки выпятились. “Видали, какой стратег! Не воевал, на фронте не был, а все знает. Нет, уважаемый Андрей Георгиевич, мы не допустим, чтобы нас еще раз врасплох застали. Достаточно народ наш настрадался…” Ничего нового в его речи не было, обычные доводы военачальников того времени. Заслуживает внимания лишь фраза в адрес лично Картоса: “Вы на кого работаете?”

Самая лучшая слухопроводность в секретных учреждениях: про разговор Картоса с Устиновым немедленно стало известно и в министерстве и в лаборатории.

Вечером Бухов ввалился к Андреа; наполнив кабинет спиртным перегаром, принялся ругать Устинова:

— Как облупленного его знаю, рвался наверх, удержу не было. Недавно ему сказал: “Митрий, уймись, ты же стал главным растратчиком страны, все на шинель хочешь ухлопать. Народишко тоже хочет во что-то одеться”. А он мне, как водится: “Народ голяком согласен, лишь бы не было войны”. А я ему: “Ты войной пугаешь, забыть ее не даешь, чтобы вокруг тебя все вертелось”.

Орал он безбоязненно, Картос завидовал его свободе, а Бухов тыкал в него пальцем:

— Ты на меня не донесешь, верно? Интеллигент! — Удивлялся: – Чего ты полез с ним цапаться? Не твой вес… Оно неплохо, что кто-то воткнул ему перо в задницу, а то привык, чтобы лизали без останову. Имеешь право!

Потом признался под секретом, что “американка” не идет, получается телега вместо тепловоза. Жаловался на своих разработчиков. Упросил Картоса прислать своих мудрецов – разобраться. Картос послал, однако объяснил Бруку, что из “наших продуктов ихнее блюдо не приготовишь”.

Алеша Прохоров уверял всех: шеф заранее знал, что скопировать “американку” не удастся, поэтому и не беспокоился.

Подобных легенд бытует немало, и никакие просчеты Картоса, никакие его ошибки не могли поколебать твердого убеждения в провидческом даре учителя. Что касается Джо, то его интуитивное чутье, иногда таинственно спасительное, почему-то никого не удивляло.

Несторы российской кибернетики сходятся на том, что лабораторию ликвидировали не случайно. Одни считают, что дело было в калькуляторах. Другие убеждены, что сорванный заказ – только повод. А причина в том, что Бухову было выгодно проглотить лабораторию. Третьи кивают на Устинова.

Все эти обстоятельства несомненно имели место. Но у общевидных причин были свои сокрытые причины, до них обычно не добираются. К тому времени, то есть к середине семидесятых, Картос уже явно не укладывался в существовавший порядок вещей. Слишком много глупостей творилось кругом – вместо серьезных научных работ стряпали никчемные диссертации, гнались за премиями, званиями. Картос ожесточился, давал безжалостные отзывы на работы других институтов, выступления его стали резкими.

С лабораторией поступили хитро – ее передали КБ. Почти полторы тысячи человек присоединили к маленькому КБ, появилось большое КБ, а лаборатории не стало. И сделали это в тот самый момент, когда Картос нашел-таки решение и все пошло, даже странно было, как это они раньше не сообразили. И ракетчики, которые любили Картоса, дали понять, что не в силах его отстоять. Генерал Колосков так прямо и сказал: плевать им на машину, если хочут власть показать.

Джо настукал на машинке своим ужасным слогом письмо Генеральному секретарю Брежневу. В нем он перечислил заслуги Андреа – первый в мире персональный компьютер, первое поколение управляющих машин, поколение запоминающих устройств, потенциометры… вертикальная интеграция… ферритовые пластины… создание центра… Надо создать условия, страна может наверстать отставание. Еще не поздно, повторял он, помогите…

Это было страстное, сумбурное, совсем не политическое письмо.

В поведении Картоса ничего не изменилось. Минута в минуту он появлялся в своем кабинете, снимал пиджак, надевал полосатую темно-зеленую куртку. Все так же регулярно они с Джо посещали библиотеку Академии наук, заказывали копии интересных статей. По-прежнему рукодельничал в своей маленькой мастерской. Выступил на семинаре о будущем кибернетики. Никто не помнит, чтобы он держался как обиженный человек. В тот день, когда лаборатории закрыли счет в банке, Картос явился к Бухову. Спокойно отсидел в приемной, дождался своей очереди, положил заявление с просьбой об увольнении. Судя по точности формулировок, оно было написано заранее.

Бухов поинтересовался, куда это он переходит. Картос спокойно ответил: никаких предложений у него нет, просто увольняется. Поняв, что это всерьез, Бухов разорался, наложил размашисто резолюцию: “Отказать!”

— Будешь как цуцик являться. Нас заявлениями не испугаешь. Думал, я перед тобой на задние лапки встану? На-кась! — И выставил шиш.

Картос терпеливо объявил: как только сдаст дела Зажогину, так и откланяется. Бухов рассвирепел:

— Ты что, с ума сошел? Под суд пойдешь! Не таким рога ломали!

— На суд я готов. Пожалуйста.

Через месяц он на работу не явился.

Люлька висела на высоте третьего этажа. Подштукатуренный петербургский дом начала века красили охрой, чтобы свежей и ярче выглядели белые лепные наличники. Маляр тщательно прокрашивал кистью барельефы. Красил и пел во весь голос, благо звуки скрадывались уличным шумом.