Страстная Лилит - Виктория Холт

С первых дней своей жизни она была очень резвой: пеленанию она сопротивлялась более неукротимо, чем другие младенцы; когда бывала счастлива, то улыбалась весело, как никто. Она рано определилась в своих симпатиях и антипатиях, подчас трудно объяснимых, если не иметь в виду ее отношение к матери, которую она обожала. К отцу она испытывала неприязнь, и если случалось, что он когда-нибудь протягивал к ней руки, то предупреждением не трогать ее бывал неприязненный взгляд или даже недовольные крики. Лилит она тоже не любила. После матери больше других ей нравились Фрит и Лей, хотя и Пэдноллер частенько удостаивался ее улыбок.

Волосы у Керенсы были темные, как у отца, а глаза – синие, как у матери; с годами цвет глаз не менялся, а волосы темнели еще больше.

Аманда была счастлива, но – хотя она не хотела признаваться в этом даже самой себе – не до конца. Причиной тому был Хескет, который не мог войти в детскую и не вспомнить, что это была за комната прежде. Как она жалела теперь, что не настояла на том, чтобы они расстались с этим домом! Она знала, что он часто думал о Белле и не мог забыть того, что хотел жениться на Аманде, когда та еще была жива. Понимала Аманда и то, что угрызения совести не позволяли ему чувствовать себя счастливым, а разве могла она при этом в полную меру быть счастлива в их семейной жизни?

Вскоре после того, как Керенсе исполнился год, она тяжело заболела корью, и одну ночь они даже опасались за ее жизнь. В то время она поняла, что Хескета преследует суеверный страх; он боялся за свою новую семью просто из-за того, что так страстно хотел ее иметь, когда у него на это не было права.

Поведение маленькой дочери тоже не уменьшало напряженность; она никогда не шла к нему охотно, поэтому он был с ней неловок, не мог держаться с ней так же непринужденно, как с Леем.

Но после того как дети выздоровели – а Лей тоже болел корью, и от него-то и заразилась Керенса, – Аманда забыла свое беспокойство и почти не вспоминала о нем.

Комната для игр у детей была общая. Лею теперь выделили свою небольшую спальню на одном этаже с детской, так как он уже вышел из того возраста, чтобы иметь общую с матерью спальню. Керенса спала в бывшей комнате Хескета, соединявшейся с игровой комнатой дверью.

Аманда и Лилит, глубоко удовлетворенные положением дел, сидели в детской и шили, а дети играли на ковре.

Присутствие Лилит успокаивало Аманду, избавляло ее от страхов, возникавших у молодой матери, давало возможность делиться радостями материнства. Лилит, как обычно, скрытничала, но Аманда знала, что она и Фрит снова стали любовниками, что Лилит бывала у него в доме и что изредка они вместе гуляли. Аманда в это дело не вникала; а Лилит, бывавшая с Фритом, совсем не походила на молодую мать, сидевшую с шитьем и обсуждавшую хозяйственные дела, заботливо поглядывая на детей.

Лилит была по-настоящему довольна. Она считала, что ловко устроила все в своей жизни. Иногда, правда, вспомнив Сэма, она вздрагивала и презирала себя за то, как она с ним обошлась. Несколько раз она прогуливалась в опасной близости к ресторанчику, но никогда не подходила так близко, чтобы увидеть его. Она не решалась. У Сэма были права на Лея, и если бы он узнал, где они живут, то мог бы вызвать ее в суд, а суды всегда принимал сторону мужчин, а не женщин, уходивших от мужей.

Она жила двойной жизнью; одна была полна чувственных наслаждений, получаемых украдкой – что само по себе лишь усиливало остроту ощущений, – и другая жизнь была жизнью матери Лея, очарованной его милым характером. Другие тоже ценили его за эти качества, значит, они действительно у него были, а не явились плодом воображения ее материнской гордости. Она видела, что Лей с каждым днем становился все более похожим на сына хозяев этого дома, все более утверждался в нем.

Лилит невольно радовалась, видя безразличие Керенсы к отцу, которого она звала приятелем, следуя примеру Лея и в этом случае, и во всех других. Доктора обижало и озадачивало отношение дочери, а сын Лилит выражал ему свою любовь, как будто он – сын Аманды; Керенса больше походила на дочь Лилит. Своевольная, с ней подчас просто не было сладу, а Лей рос ласковым и покладистым, добрым и заботливым. Другими словами, Лей являл собой совершенство, ни у одной матери никогда еще не было такого удивительного сына.

Когда они сидели в детской, Лилит делилась с Амандой своими мыслями.

– Я вот подумала... Лей больше похож на тебя, а Керенса – на меня. Знаешь, если бы мы родили своих малюток одновременно и была бы возможность их перепутать, я бы подумала, что нам их поменяли.

Дети рассеянно занимались своими кубиками, но, уловив, что говорят о них, мгновенно утратили интерес к раскрашенным кусочкам дерева, поскольку обсуждаемая взрослыми тема была интереснее многих других.

– Лей намного старше Керенсы, – сказала Аманда. – Он уже приобрел какой-то жизненный опыт... Они прислушиваются. Как бы мне хотелось быть хорошей рукодельницей. Я многому научилась, расставшись с детством, но все же мастерицей не стала.

– Смотри, Керри, – сказал Лей. – Это – Б. Б – белка.

– Б – белка, – повторила Керенса, разрушая дом, который она строила из кубиков до того момента, когда замерла, желая услышать, что еще скажут взрослые, упомянувшие ее имя.

– А вот это – К, – сказал Лей. – К – Керри. Керенса взяла кубик и нежно прижала к себе.

– Керри... Керри... Керри... – восторженно повторяла она. Потом она поднялась и неуверенно заковыляла. Лей успел подхватить ее, когда она повалилась. Она уцепилась за него, и они вместе упали на пол.

– Она обожает Лея, – прошептала Аманда.

– Возможно, они когда-нибудь поженятся. Хотела бы я на это посмотреть.

– Ты далеко загадываешь, – рассмеялась Аманда.

– Почему? Такие вещи решаются, когда дети бывают совсем Маленькими.

– И очень часто они не заключают браков, о которых за них Договорились.

– Я думаю, – заметила Лилит, – что родителям лучше знать.

– Я так не думаю, – мрачно возразила Аманда.

Какое-то время они молча шили. Потом Лей подошел и остановился у колена матери, а Керенса подползла к своей матери и забралась к ней на колени.

– Мама, – спросил Лей, – а когда я женюсь на Керри?

– Вы только послушайте! – воскликнула Лилит. – Он все слышит.

* * *

Керенсе было восемнадцать месяцев, когда Аманде стало ясно, что у нее будет еще ребенок. Она была очень рада; счастье Хескета омрачали вернувшиеся вновь страхи.

Сидя у туалетного стола в той комнате, что прежде была библиотекой, и расчесывая волосы, она через плечо взглянула на мужа и спросила:

– Хескет, ты рад, что будет ребенок?

– Да, любимая.

– А кажется, что... ты не совсем рад.

Он подошел к ней сзади, положил руки ей на плечи и прижался щекой к ее волосам.