Чесменский гром - Владимир Шигин

Как же отреагировала на Чесменскую победу Англия? Академик Е.В. Тарле характеризует ее отношение к случившемуся следующим образом: «Лорды адмиралтейства и с ними британский кабинет могли усмотреть... в чесменском событии две стороны: отрицательную и положительную. Плохо было то, что Екатерине так невероятно блестяще удалось это головокружительное предприятие — перебросить с Балтийского моря в Архипелаг большой флот и уничтожить дотла весь прекрасно вооруженный и крупный количественно флот Турецкой империи, нехорошо было и то, что появление Орлова сопровождалось смутами и восстаниями в Морее и других местах, населенных христианскими подданными Порты...»

Первым понял всю опасность реакции Англии на истребление турецкого флота адмирал Г.А. Спиридов, который немедленно предложил свой вариант выхода из сложившейся ситуации: «Ежели б англичанам... сей остров (Парос. — В.Ш.) с портом Аузой и Антипаросом продать, — писал он А.Г. Орлову, — то б хотя и имеют они у себя в Мидитерании (в Средиземном море. — В.Ш.) свои порты, не один миллион червонных с радостью дали». Короче говоря, адмирал предлагал откупиться от раздосадованных чужой удачей англичан, но российское правительство на это не пошло.

А вскоре на средиземноморских волнах закачались корабли эскадры вице-адмирала Сандерса в одиннадцать 74-пушечных линкоров. Англия не шутила.

Следом за ней ввели свои эскадры и прочие «союзники». Даже маленькая Дания, выгребая из тощей казны последние кроны, выслала в южные воды шесть боевых судов.

В те дни прусский король Фридрих II писал в своем дневнике: «Успехи, столь быстрые, беспокоили равным образом как союзников России, так и прочие державы Европы».

Совершенно по-иному была воспринята весть о Чесменской победе народами Средиземноморья. Пламя восстаний объяло Эгейские острова и материковую Грецию, Сирию и Малую Азию. Газеты тех дней писали: «Русские своим человеколюбием и справедливостью приобретают в Архипелаге общую к себе любовь».

Спустя несколько недель после разгрома турок жители сразу двадцати семи островов Архипелага прислали к адмиралу Спиридову своих депутатов с просьбами создать Архипелажское княжество под российским подданством.

* * *

В последний день июня 1770 года, когда солнце стояло в самом зените и жители Стамбула прятались от жары в тени кипарисов, у ворот сераля бросил поводья измученный долгой скачкой наездник. Бородатые стражники-янычары помогли ему слезть с лошади.

— Я послан правителем Смирны к великому и всемогущему царю царей! Весть же моя страшная! — разлепил сухие губы гонец. — Дайте пить!

Напоив посланца водой из близлежащего мраморного фонтана, янычары отвели его во дворец. Султан Мустафа III пожелал принять гонца из Смирны незамедлительно.

— О, всемогущий, — рухнул на колени посланец, — позволь мне, недостойному, поведать тебе горестную новость. Твой великий флот во главе с бесстрашным мореходом Ибрагим- пашой сожжен московитами у местечка Чешме! Сражение было столь грандиозным, что от грома пушек дрожала земля на многие мили вокруг. Твои рабы дрались, как львы, но, видно, Аллах решил покарать нас за гордыню, ибо он отвернулся в тот день от нас. В пламени сражения сгорели все твои суда, не уцелел никто! Корабли гяуров стоят теперь у входа в Дарданеллы, а завтра они будут у стен Стамбула!

Смертельно побледневший Мустафа выронил из рук четки и закрыл лицо руками.

— Это конец! — повторял он, как безумный. — Они уже идут сюда, чтобы разделаться с нами!

В тот же день султан бежал из столицы в один из загородных замков и заперся там в ожидании неизбежного...

Стамбул был объят паникой. Начались погромы и пожары, разбой и насилие. Тысячи и тысячи обывателей разбегались из города, куда глаза глядят.

— Спасайтесь, правоверные! — кричали они менее решительным. — Настал конец света и поглотится все в геенне огненной!

Вспыхнули беспорядки и в турецких войсках.

«Ужас до такой степени овладел умами, — писал об этих днях русский историк Петров, — что все только громко говорили об оставлении батарей при первом выстреле неприятеля...» Основания для паники у янычар были. Ведь обороны Дарданелл практически не существовало... Стены старинных крепостей были столь ветхи, что грозили падением, а пушки были столь древние, что стрелять из них было уже нельзя. Командующий обороной Дарданелл Молдаванчжи-паша был бессилен изменить что-либо. Единственное, что удалось сделать ему, так это побелить стены приморских крепостей, чтобы создать видимость их новизны хотя бы издали...

А вести с моря были одна тревожней другой. Русская эскадра уже захватила ближайший к проливу остров Лемнос. Высаженный десант уже взял в осаду находившуюся на острове крепость Пилари. А передовые русские корабли начали промеры глубин на входе в дарданелльские теснины...

Стамбул замер в ожидании скорого возмездия. Мустафа III был близок к помешательству. Еще бы, ведь, прорвись русская эскадра, попутно засыпав ядрами и бомбами Стамбул, в Черное море, и у России в одно мгновение появится прекрасный

Черноморский флот, бороться с которым Высокая Порта будет бессильна! Судьба войны, а может, и всей империи могла решиться в самое ближайшее время! Не лучшим виделось положение Высокой Порты, если Орлов со Спиридовым решались на морскую блокаду Дарданелл. В этом случае перед Стамбулом начинал маячить призрак страшного голода...

— Московитские ладьи у стен города! — кричали на улицах обезумевшие от страха турки. — Спасайтесь, кто может!

В столице Высокой Порты начались массовые беспорядки, погромы. Подобное потрясение Константинополь испытывал ранее только раз, когда ровно двести лет назад объединенный христианский гребной флот наголову разгромил турок в сражении при Лепанто. Но тогда хоть что-то уцелело, теперь же погибло все[76].

Командующий обороной Дарданелл свирепый Молдаванчжи-паша по-прежнему был в полнейшей растерянности. Большая часть его войска уже разбежалась, оставшиеся пребывали в неописуемом ужасе. Янычары прямо кричали паше в лицо, что побегут при первом же выстреле неприятеля. Французский посланник в Турции горестно доносил в Версаль: «Надежда властвовать морем вдруг перешла к сознанию ничтожества, и при известии о появлении русских при Дарданеллах Константинополь потерял голову».

В те дни российский пиит Василий Петров писал в своей «Оде на победы в Морее»: