Эйнштейн - Максим Чертанов

— Это звучит как песня ангелов, — сказал он с подъемом, который мне редко приходилось у него наблюдать. Но двумя минутами позже мы уже обсуждали формулы и внешний мир перестал существовать для нас…»

В ноябре британцы более или менее подавили арабское восстание; в Палестину прибыла комиссия Пиля, которая должна была выявить причины беспорядков. А 20 декабря умерла Эльза. Инфельд: «В то время как жена его умирала, Эйнштейн был спокоен и работал без устали. Вскоре после смерти жены он снова пришел в Файн-холл. Я навестил его в его комнате. Он выглядел усталым, лицо пожелтело больше обычного… Словно ничего не произошло, мы стали обсуждать серьезные трудности, возникшие в нашей работе. Эйнштейн одинаково интенсивно работал и во время болезни жены, и потом, когда она умерла». Питер Бергман вспоминал, как они с Эйнштейном работали у того дома, а в соседней комнате умирала Эльза. Бергман с трудом выдерживал ее крики, но Эйнштейн как бы ничего не замечал. Бергман считал, что это было попыткой убежать от реальности. «Иначе он бы этого не выдержал». Но вот другие свидетельства. Петер, сын доктора Баки: «Я никогда не видел его плачущим, но он плакал, причитая: „Ох, я вправду потерял ее“». Банеш Хофман (будущий ассистент): «Когда он пришел на работу, он был весь серый от горя, но настоял, чтобы мы работали как обычно. Сперва его попытки сосредоточиться выглядели жалко, но постепенно он успокоился и занялся вычислениями».

В тот год в составе космических лучей были найдены новые частицы мю-мезоны (мюоны), которые Эйнштейн, как обычно, проигнорировал. Не заинтересовало его и то, что в Берлинском институте кайзера Вильгельма Отто Ган и Фриц Штрассман вместе с австрийским физиком Лизой Мейтнер занялись бомбардировкой нейтронами ядер урана.

Вот письма, отосланные вскоре после смерти Эльзы. Максу Борну: «Я здесь прекрасно устроился, как медведь в берлоге, и, судя по опыту моей жизни, такой уклад мне больше всего подходит. Моя нелюдимость еще усилилась со смертью моей жены, которая была привязана к человеческому сообществу сильнее, чем я». Гансу Альберту: «Но пока я в состоянии работать, я не должен и не буду жаловаться, так как работа — это единственное, что наполняет жизнь смыслом». Майе: «Как и в юности, я сижу здесь бесконечно, думаю, делаю расчеты, надеясь добраться до глубоких тайн. Так называемый Большой Мир, то есть людская суета, притягивает меня меньше чем когда-либо; с каждым днем все больше превращаюсь в отшельника».

Ему предлагали посетить Лондон, звали в Палестину — отказался, сославшись на нездоровье. Распорядок дня еще более упростился. Пайс: «К завтраку он спускался около девяти, потом читал свежие газеты. Около половины одиннадцатого отправлялся в Институт, где работал до часа дня, потом шел домой… После обеда он на несколько часов укладывался в постель. Затем пил чай, работал, разбирал почту или принимал посетителей и обсуждал с ними научные проблемы. Ужинал он между половиной седьмого и семью. Потом снова работал или слушал радио (телевизора в доме не было), иногда принимал друзей. Ложился он, как правило, между одиннадцатью и двенадцатью. По воскресеньям в полдень слушал обзор новостей, передачу, которую вел Говард Смит (политический обозреватель). Днем в воскресенье отправлялся погулять или выезжал с кем-нибудь из друзей на их машине. Изредка ходил на концерт или в театр и крайне редко — в кино».

28 сентября 1937 года Эйнштейн писал в Берлин психиатру Отто Юлиусбергеру: «Я рожден для одиночества, как и Вы, и потому Вы меня поймете». (Юлиусбергер, однако, очень пекся о своих детях, как раз в 1937-м переправил их в США и только потом сам приехал.) А ведь Эйнштейн жил вовсе не в одиночестве: у него были Марго и Элен Дюкас. Последняя после смерти Эльзы набрала особенную силу: как считал Ганс Альберт, она перехватывала и перлюстрировала личные письма, может, даже надеялась женить на себе патрона. Марго, жившая отдельно с Марьяновым, развелась с ним и вернулась к отчиму. (Марьянов, по одним данным, вернулся в СССР и в 1937 году сгинул, по другим — работал в Голливуде на незначительной должности.)

Постоянно рядом были и помощники — Инфельд, Бергман, еще два новых — 31-летний Банеш Хофман из Англии и 29-летний Валентин Баргман из Германии. Последний вспоминал, что шеф ему казался сверхъестественно спокойным, когда все кругом суетились: «Я никогда его не видел сколько-нибудь взволнованным. Он говорил, что в детстве у него был бешеный темперамент. Я не мог этого представить». У Инфельда закончилась стипендия, вернуться в Польшу он не мог, Эйнштейн предложил платить из своего кармана, но Инфельд придумал другое — написать вдвоем научно-популярную книгу «Эволюция физики». «Когда мы обсуждали план впервые, Эйнштейн болел. Он лежал в постели, как всегда без рубашки и без пижамы, а экземпляр „Дон Кихота“ покоился рядом на тумбочке. Эту книгу он любил больше всех и много раз перечитывал, когда хотел отдохнуть… Когда мы писали книгу, мы вели длинные дискуссии о характере нашего идеализированного читателя и сильно беспокоились о нем. Мы восполняли полное отсутствие у него каких-либо конкретных сведений по физике и математике большим числом достоинств. Мы считали его заинтересованным в физических и философских идеях и были вынуждены восхищаться тем терпением, с каким он пробивался через менее интересные и более трудные страницы».

Начали они увлекательно: «Представим себе идеальную детективную повесть. В такой повести нам выдаются все важные нити и нас заставляют создавать свою собственную теорию о преступлении. Если мы внимательно следуем развитию событий, мы приходим к полному решению как раз тогда, когда автор переходит к разоблачениям в конце книги… Со времени великолепных рассказов Конан Дойля почти в каждой детективной новелле наступает такой момент, когда исследователь собрал все факты, в которых он нуждается, по крайней мере, для некоторой фазы решения своей проблемы. Эти факты часто кажутся совершенно странными, непоследовательными и в целом не связанными. Однако великий детектив заключает, что в данный момент он не нуждается ни в каких дальнейших розысках и что только чистое мышление приведет его к установлению связи между собранными фактами. Он играет на скрипке или, развалившись в кресле, наслаждается трубкой, как вдруг, о Юпитер, эта связь найдена!.. Ученый, читая книгу природы, если нам позволено будет повторить эту банальную фразу, должен сам найти разгадку, потому что он не может, как это часто делает нетерпеливый читатель повестей, обратиться к концу книги. В нашем случае читатель — это тоже исследователь, который ищет, как объяснить, хотя бы отчасти, связь событий между собой». В феврале 1937 года они начали писать книгу и тогда же приехал на неделю Бор — опять спорили о квантах, оперируя воображаемыми часами и ящиками.

Джон Дьюи, американский философ, член Американского комитета в защиту Троцкого, создал комиссию по расследованию обвинений, выдвинутых против Троцкого на московских процессах; пригласил Эйнштейна. Напомним, что Эйнштейн в 1929 году предлагал Германии дать Троцкому убежище. Но от предложения Дьюи отказался и писал Максу Борну: «Этот вопрос подняли, потому что Троцкий — чрезвычайно активный и ловкий политик, который ищет платформу для обнародования своих политических целей… Боюсь, единственным результатом будет самореклама Троцкого… Между прочим, возрастают свидетельства того, что российские процессы не фальсифицированы и действительно есть заговор людей, рассматривающих Сталина как глупого реакционера, предавшего идеи революции. Хотя нам трудно об этом судить, те, кто знает Россию лучше, придерживаются такого мнения. Я раньше был убежден, что мы имеем дело с деспотическими действиями диктатора, основанными на лжи, но понял, что заблуждался».