Мусульманский Ренессанс - Адам Мец

любознательность которого завела его еще дальше — в Африку и Китай, но все же он уже вводит в свои исторические труды довольно много личных путевых впечатлений, отчего ал-Йа‘куби воздерживался с большой строгостью. Сочинения ал-Мукаддаси и Ибн Хаукала являются для IV/X в. высшей точкой в развитии арабского страноведения.

Оба они дали себя увлечь потоку мусульманской бродячей жизни, и этот поток занес их очень далеко. Ал-Мукаддаси испытал все, что только может выпасть на долю путешественника во время его странствий, за исключением нищенства и совершения тяжкого греха (рукуб ал-кабира), и израсходовал на свои путешествия 10 тыс. дирхемов[1934]. Ибн Хаукал также видел своими глазами все, за исключением западной Сахары[1935]. Оба они ограничились в своих описаниях исключительно империей ислама (мамлакат ал-ислам), особенно ал-Мукаддаси, потому что он никогда не выезжал за ее пределы[1936], настолько личные наблюдения были для него важнейшей основой его труда. Однако оба они знали также и специальную литературу предмета: ал-Мукаддаси оценивает ее коротко и ясно[1937], а Ибн Хаукал «прочитал все известные и знаменитые книги, но не нашел ни одной, которая бы удовлетворила его потребность в познании порядков и обычаев в империи. Он никогда не расставался с книгами Ибн Хордадбеха, ал-Джайхани и Кудамы»[1938]. Оба они считали, что язык их книг должен быть более разработан и более изящен, чем у авторов, писавших ранее, и мастерски направляли язык на достижение своих целей, причем Ибн Хаукал достигал этого более легко, чем ал-Мукаддаси. Ал-Мукаддаси платит дань схоластике своего времени, что выражается в том, что он уделяет чересчур много внимания распределению материала[1939], а также, ссылаясь на Коран, доказывает, что имеются всего лишь два моря[1940]. Он приложил к своему сочинению карту, которая не сохранилась: на этой карте дороги были нанесены красным, пустыни желтым, моря зеленым, реки синим цветом, а горы были присыпаны пылью[1941]. Такие карты он видел уже в труде ал-Балхи (ум. 322/934), одну — в библиотеке саманидского правителя в Бухаре, одну — в Нишапуре, одну — в библиотеке ‘Адуд ад-Даула и ас-Сахиба, а кроме того — морские карты в руках арабских моряков[1942]. По его просьбе старшина купцов в Адене рисует ему на песке Индийский океан с его заливами и бухтами[1943]. Один врач из Иерихона поучал его: «Видишь ты эту долину? Она тянется к Хиджазу, затем — к Иемаме, далее — к Оману и Хаджару, мимо Басры и Багдада, подымается кверху, оставляя Мосул справа, до Ракки, и это — долина жары и пальм»[1944]. А Ибн Хаукал даже рассуждает о взаимосвязи полосы пустынь, простирающихся от Марокко до Китая[1945], а также высказывает мысль, что китайские горы продолжаются в тибетских, персидских, армянских и сирийских горах, в горе ал-Мукаттам <близ Каира.— Д. Б.> и в цепи гор Северной Африки[1946]. Из обоих этих сочинений более поздние арабские географы чаще брали за образец труд Ибн Хаукала[1947]. Надо сказать, что обе эти работы были более критичны, чем, например, более поздний ал-Идриси, который списывает сведения из «Книги чудес» Хассана ибн ал-Мунзира[1948], в то время как ал-Мукаддаси и Ибн Хаукал отнеслись бы к нему с презрением.

Бурно растущая научная любознательность простиралась в IV/X в. во все стороны: у моряков выведывали их опыт и сказки об Индийском океане и о Китае[1949]; приблизительно в середине III/IX в. халиф отправил сухопутную экспедицию к Великой Китайской стене[1950]; Ибн Фадлан описал свое путешествие, предпринятое им в 309/921 г. к волжским булгарам[1951]; Абу Дулаф рассказал о своем путешествии (ок. 333/944) в Центральную и Восточную Азию[1952]. Приблизительно в то же самое время ал-Истахри, пользуясь сведениями, сообщенными ему одним проповедником из Булгара на Волге, рассказывает, что летом ночи на Волге так коротки, что за ночь можно пройти лишь один фарсах, а зимой, наоборот, дни очень коротки[1953]. «Путешественники на Запад» отплывают из Лиссабона «исследовать океан и насколько он простирается»[1954]. Автор Фихриста в 377/987 г. получал приводимые им сведения о Китае у одного несторианского[1955] монаха, который вместе с пятью другими был послан католикосом в Китай и прожил там семь лет[1956]. Купцы приносили известия о Германии и Франции. В 375/985 г. некий ал-Мухаллаби пишет для фатимидского халифа ал-‘Азиза дорожный справочник, который впервые приводит более точные сведения о Судане, о котором другие географы того века знали еще очень мало[1957]. Испанский географ Мухаммад ат-Та’рихи (ум. 363/973) описывает Северную Африку[1958], а му‘аллим Хавашир ибн Йусуф ал-Арики, который в 400/1009 г. совершил путешествие вдоль нубийского побережья Африки и дальше на юг на корабле индийца Дабанкоры[1959], заложил основу разработанной в VI/XII в. морской карты (рахмани)[1960].

Около этого времени в связи с военными походами, предпринимаемыми из Газны, ал-Бируни написал первый и единственный специальный труд об Индии. Он упрекает индийцев за то, что они сочиняют свои книги недостаточно строго и методично, постоянно позволяют себе отступления и чисто детские наивности, смешивают «драгоценные кристаллы с простой галькой»[1961]. Так, как пишут индийцы, писали ал-Джахиз и ал-Мас‘уди. Этот упрек ал-Бируни свидетельствует о прогрессе и сосредоточении сил в арабской литературе.

19. Религия

В самом сокровенном религиозном сознании ислама со вступлением в III/IX в. также ощущается тяга к новым духовным потребностям. Древние религиозные верования и прежде всего христианство, иными словами, христиански перекрашенный эллинистический мир, где-то в недрах общества постоянно подстерегавшие удобный случай, тотчас предложили свои услуги. Движение, которое на протяжении III и IV вв. преобразило ислам, являлось в сущности не чем иным, как вторжением целого потока христианских идей в религию Мухаммада[1962]. Новый религиозный идеал называется отныне «познание Аллаха» (ма‘рифат Аллах), что для Мухаммада было бы явным кощунством. А было это, даже судя до названию, всего лишь древней гностикой, которая вновь ожила на своей родине и на протяжении этих двух столетий начала господствовать во всех областях духовной жизни. В лагере свободомыслящих она проявляется в виде рационализма и научного богословия, в прочих же кругах — в форме мистики, которая также в данном случае отчетливо обнаруживает доказуемое, невзирая на все превратности мировой истории, кровное родство с рационализмом. Ибо мистика — это тоже наука, и ее противоположностью было не научное познание,