Княгиня Ольга и дары Золотого царства - Елизавета Дворецкая

Прияна переменилась в лице. Потом помотала головой.

– Нет! Я не могу… Святослав… Я не пойду за другого, я верю… он жив…

– Ведь свадьба не сейчас, – попыталась успокоить ее Эльга. – Речь о том, что будет через год.

– Год – это мало! Нужно ждать три года! До тех пор нельзя никому отдавать престол! Эти три года Яр должен считаться наследником, как будто его отец жив!

– Святослав – мой единственный сын, и уж поверь, я не меньше тебя хочу и надеюсь увидеть его живым. Но если через год он еще не вернется, тянуть дольше будет нельзя. Мы с тобой можем… и будем ждать его всю жизнь, если не получим доказательств, что… что его больше нет. Но Русская земля должна жить дальше. И если ты через год выйдешь за Улеба, то Яр останется наследником киевского стола. Тогда не будет споров между сыновьями Святши и Улеба. Они все родятся от одной матери и будут всегда заедино.

– Я не хочу! – твердила Прияна. Голос ее срывался, на глазах блестели слезы. – Я не пойду за другого! Я люблю Святослава, я буду ждать его, сколько придется! Буду ждать до самой смерти! Но я знаю: он жив! – вдруг закричала она. – Я знаю: когда он умрет, я пойду за ним в Кощное! Я уже видела это однажды, я знаю, как все будет! И пока он не зовет меня, значит, он здесь, на белом свете! Ему не нужны другие наследники!

Эльга сама едва сдерживала слезы. Она жаждала поверить Прияне, но боялась, что в невестке кричит лишь отчаяние. Что ее бесы морочат…

– Успокойся! – Она хотела обнять молодую женщину, но та вырвалась, будто ее пытались взять в плен. – Мы будем ждать. Год – это очень долго. Святша вернется. Но люди должны знать, что у них есть князь. Мужчина, а не дитя.

– У них есть! – стараясь взять себя в руки, твердила Прияна, но весь ее облик источал горе. – Князь Святослав!

Эльга не хотела отпускать ее, но Прияна, успокоившись и умывшись, уехала к себе. А Эльга села на скамью и привычно устремила взгляд на икону Богоматери.

Как бы она хотела, чтобы Святослав вернулся! Отдала бы жизнь, если бы его жизнь можно было выкупить у судьбы… старых богов… истинного Бога… Это нужно не только ей, но всей земле Русской. Много князей – порой хуже, чем ни одного. И если Прияну не удастся уговорить на второй брак, это еще больше все осложнит.

Ведь взрослый князь не может быть неженатым. Так или иначе Улебу теперь жениться придется, и обязательно на деве знатного рода.

И хуже всего то, что эту деву Эльга уже знала…

* * *

Год назад, когда пятеро княжьих послов вместе с купцами вернулись домой, вот так же золотились боры за Днепром, кое-где обрызганные багрянцем. Той осенью Улеб, по правде сказать, ходил довольно хмурый. Было стыдно перед князем и людьми, что ничего из желаемого достичь не удалось, а к тому же его угнетала разлука с Горяной. И пуще того опасения: эта «придурь» засела в ее голове так прочно, что и возвращение из-за моря не сделает их ближе друг к другу.

Приехавших тогда много расспрашивали: о царстве Греческом, о переговорах. Немало толков вызвала весть о крещении Эльги; болтали даже, что она-де не вернется, и тогда еще кто-то выдумал, будто она для того и крестилась, мол, чтобы выйти за греческого кейсара… Ну не могли люди придумать другой всем понятной причины, по которой не старая еще вдова поехала бы за море в гости к чужому царю. Но Святослав только смеялся над этими слухами. У Киева имелась молодая княгиня, чтобы возглавлять жертвенные пиры – в Дедовы дни, на Коляду, на Ладин день, и никто не чаял беды.

Вспоминая сейчас те дни, Улеб жалел, что не ценил тогда своего счастья. И проклинал эту злосчастную поездку к грекам, которая всем принесла одни беды. Горяна теперь воротит от него нос, потому что он язычник, у Прияны умерло дитя, потому что старая княгиня крестилась, а Святослав от обиды на царя и его бога пошел в этот поход, явно начатый не в добрый день…

Если бы Улеба кто-нибудь спросил, что он предпочитает: киевский стол или возвращение Святослава – он без колебаний выбрал бы второе. От своей матери, Уты, он унаследовал чувство нерушимой преданности тому, кого с рождения ждала более высокая судьба. Почему он сам не пошел с Икмошиными орлами на берег? Почему Святослав не остался возле лодьи? Сейчас князь был бы в Киеве, и все шло бы хорошо…

Самым тяжким днем в жизни Улеб считал тот день, когда стоял возле белого каменного трона Эльги, а взгляды двух десятков бояр и старейшин вонзались в него, будто стрелы. Открытие тайны давало неистощимую пищу сплетням: будут теперь все языки Киева ворошить события двадцатилетней давности. Ута не показывалась со двора, зная, что в нее теперь мало пальцами не будут тыкать. Мистина выходил как ни в чем не бывало, но ему попробовал бы кто хоть намекнуть, что жена родила не его ребенка…

Но день ото дня все усложнялось. Перед Улебом вдруг обозначился тот же самый выбор между двумя невестами, который его брату Святославу пришлось сделать два года назад. Однако Святослав – человек отважный и удачливый. Он решил дело в мгновение ока. Улеб же имел два года на то, чтобы узнать обеих. Но, будто судьба над ним издевалась, эти два года все переменили и многократно усложнили. Горяна стала христианкой, а у Прияны теперь имелся на руках сын Святослава и наследник его стола.

Улеб знал, что старшие обсуждают его судьбу меж собой. Знал, что Эльга послала в Овруч к Олегу Предславичу. Раз уж судьба, как это ей свойственно, по своей воле наградила его княжеским столом, проще всего было и дальше плыть по течению: его принесло бы именно туда, куда ему самому и хотелось. Но свой первый княжеский поступок Улеб намеревался совершить по собственному выбору.

У входа в избу его встретил плач ребенка: у Яра резались очередные зубы. Юная девушка, сидя на медвежине на полу, пыталась отвлечь его берестяной погремушкой, а Прияна с усталым видом протягивала руки:

– Давай его мне.

Улеб от порога поклонился ей, подхватил дитя и подкинул к кровле избы.

– Это кто тут ревет? Это князь наш будущий ревет?

Яр от изумления затих.

– Сладу нет, – вздохнула Прияна. – Ну, ты ходил туда? Какие новости?

«Туда» означало Святую гору, где сейчас сосредоточилась вся киевская власть.

– Ходил. – Улеб посадил дрыгающего ножками Яра к себе на шею. Как старший из шестерых детей Уты, он привык возиться с мальцами. – Поговорить хочу.

– Малка, ступай, – Прияна махнула рукой девушке.

Та поднялась и улыбнулась Улебу. Малке, старшей дочери Предславы, исполнилось двенадцать лет, и за то время, пока мать путешествовала, она заметно выросла. Чертами высоколобого лица, светлыми волосами, белесыми бровями она напоминала своего давно покойного родного батюшку, последнего древлянского князя Володислава; не сказать чтобы судьба наделила ее особой красотой, но сейчас Малка вступала в ту пору, когда всякая девушка дышит свежей прелестью расцвета и кажется привлекательной. Отроки уже на нее оборачивались, и она порой отвечала им быстрым озорным взглядом.