Княгиня Ольга. Две зари - Елизавета Дворецкая

После этого королева родила второго сына. Он начал болеть, и все думали, что он умрет, но по молитве королевы бог сотворил чудо: ребенок выздоровел. Однако ничто не могло склонить жестокое сердце Хлодвига к принятию святого крещения, пока не случилось следующее. Хлодвиг вел войну с алеманнами, и однажды сошлись два войска в жестокой битве, и воинам Хлодвига грозило полное истребление. Видя это, Хлодвиг возвел очи к небу и, умилившись сердцем, произнес: «О Иисусе Христе, к тебе, кого Хродехильда исповедует сыном бога живого, к тебе, который, как говорят, помогает страждущим и посылает победу уповающим на тебя, со смирением взываю – прояви славу могущества твоего. Если даруешь мне победу над врагами, уверую в тебя и крещусь во имя твое. Ибо я призывал своих богов на помощь, но убедился, что они не способны помочь мне. Тебя теперь призываю, в тебя хочу веровать, только спаси меня от противников моих». И как только произнес он эти слова, алеманны повернули вспять и обратились в бегство, и, найдя своего короля убитым, предались Хлодвигу и сказали: «Не губи нас, ведь мы уже твои…»

– Какие прекрасные слова… – На глазах Горяны блестели слезы. – «В Тебя хочу веровать»… Будто дитя доверчиво протягивает к матери руки, прося хлеба…

– Тогда королева Хродехильда послала тайно за Ремигием, епископом Реймса, чтобы научил он короля вере. И король сказал ему: «Охотно я тебя слушал, святой отец, но одно меня смущает: народ мой не потерпит, чтобы я оставил своих богов».

– Это точно как у нас! – вырвалось у Горяны. – Святослав всегда говорит: даже если я бы и вздумал креститься, дружина будет смеяться, а народ разгневается и будет меня в неурожаях винить!

– «Однако я пойду, – сказал Хлодвиг, – и буду говорить с народом согласно твоим словам». И он пошел к народу, однако сила божия его опередила, и весь народ воскликнул будто единым голосом: «Милостивый король, мы отказываемся от смертных богов и готовы следовать за бессмертным богом»…

Приоткрыв рот, ибо подступающие слезы мешали ей дышать носом, слушала Горяна, как роскошно была украшена церковь, когда Хлодвиг, этот новый Константин, подошел к купели, дабы смыть свежей водой веры грязные пятна, унаследованные им от прошлого. И как сказал ему епископ Ремигий: «Почитай то, что сжигал, сожги то, что почитал». И как из войска его крестилось в один день три тысячи человек. Мысленно Горяна видела своего мужа близ купели, умиление на его суровом лице… присмиревших его приближенных, а за ними – великое множество народу, спасенного и приведенного к Христу примером властителя. Чем же Святослав хуже других – почему же и ему не стать еще одним «новым Константином», Константином для Руси?

– Крестилась и сестра его Альбофледа, – тихим ровным голосом рассказывал дальше Адальберт, – которую спустя немного времени взял Господь. Так как король глубоко скорбел по ней, святой Ремигий прислал ему письмо со словами утешения. Оно начиналось так: «Огорчает меня и огорчает сильно причина вашей печали, а именно смерть сестры вашей Альбофледы, оставившей по себе добрую память»…

Голос Адальберта вдруг дрогнул и изменился; взглянув ему в лицо, Горяна заметила, что на глазах его блестят слезы. Однако, справившись с собой, он продолжал:

– «Но мы можем утешить себя тем, что она ушла из этого мира так, что ею следует больше восхищаться, чем печалиться о ней»[45]…

Больше он не мог говорить: слезы выкатились из его глаз и потекли по опаленным щекам. При виде этого Горяна разрыдалась. Восторг перед милосердием Господним, перед преданностью любящих Христа, перед их любовью к Нему и друг к другу, сладкая зависть к полученному ответу на молитвы, чего пока не давалось ей самой, разрывала ее сердце. Адальберт отвернул голову к стене, чтобы спрятать от нее лицо, но Горяна упала на колени возле скамьи, где он полулежал на подушках, схватила его руку, прижала к лицу и рыдала, целуя белое полотно, которым были перевязаны ожоги на кисти. И такая страсть была в этих самозабвенных поцелуях, которой она никогда не дарила никакому другому мужчине.

* * *

Проходя к поварне, Малуша увидела на мостках свою тетку – молодую княгиню Горяну. Та шла, на ходу утирая заплаканные глаза и шмыгая носом. Никого и ничего перед собой не замечая, она направилась к отрокам с ее лошадью. Малуша не стала ее окликать, но застыла в удивлении. Горяна шла из гостевого дома, где сидели оба пресвитера, греческий и немецкий. Чем грек мог так расстроить молодую княгиню?

Или расстроили ее в другом месте, а к греку она ходила за утешением? Пастырским, ясен день. Никакой иной радости вторая водимая жена Святослава от мужчин не хочет.

Вспомнив о Святославе – мало имелось на свете предметов, которые так или иначе не приводили бы ей на ум князя, – Малуша забыла, куда шла, и остановилась возле угла клети. В солнечный день было еще тепло – в одном платье можно выйти, – но осень уже дышала прохладой из-за небокрая, ветер заносил во двор желтые листья священной старой липы с площадки святилища. Уже прошли жатвенные праздники – княгиня устраивала на Девичьей горе пиршество для всех большух округи, пересказывала им предания, которые сама, в первые годы своей жизни в Киеве, слышала от тогдашних древних старух. Скоро из княгининого села привезут обтрепанный и вычесанный лен – челядинки вечерами засядут за пряжу, а потом, как пройдет Карачун, в девичьей соберут ткацкий стан. Вот-вот начнется еще одна зима, томительная, долгая: темнота, холод и мокрые ноги снаружи, теснота и запах дыма внутри. Привалятся хвори, к весне кто-нибудь из челяди умрет. И где будут все ее мечты – о чести, воле, богатстве? Она будто мышь, провалившаяся в кринку – прыгай не прыгай, а не взобраться по гладкой вогнутой стенке.

Малуша хмурилась в досаде. Похоже, все забыли о ней и ее доле. Со дня огненного испытания она даже Торлейва ни разу не видела – пока с немцем возился отец Ставракий, он здесь был не нужен. Неужели и он, женишок, позабыл свои обещания?

Святослав вскоре должен был опять покинуть Киев – он собирался в гощение по земле Полянской. «Сорочки собирать», – как шутили меж собой его гриди. Если княгиня опять отложит, не поговорит с ним до отъезда… Малуша укусила нижнюю губу. В ней рождалась глухая злоба на княгиню – на ту, которая держала в руках всю ее жизнь, могла сделать для нее так много, а хотела – так мало!

Еще через несколько дней к Эльге приехал Святослав. С ним явились Асмунд и Вальга, и при виде них у Малуши оборвалось сердце – неужели князь явился прощаться? И все, через день-другой он уедет. А там загостится у кого-нибудь из бояр полянских, или в Чернигове у Грозничара запирует, да ловы на каждом переходе – первая забава, и вернется только на Карачун!

Приехавшие вошли в княгинину избу, а Малуша, хоть ей и полагалось со всех ног бежать в погреба, доставать мед и всякое разное, что подать на стол, не могла себя заставить сдвинутся с места. Пусть там Совка с Инчей чего-нибудь найдут в голбце, думала она, скрывшись за угол поварни и привалившись всем телом к толстым старым бревнам, слегка нагретым осенним солнцем. А она… если княгиня про нее спросит… Где, мол, Малуша? Пусть ей скажут, что она умерла!