Рулетка судьбы - Антон Чиж

Крупье запустил шарик. Сделав несколько оборотов, шарик упал в лунку zero. Месье Клавель собрал проигранные ставки, отсчитал 3500 рублей победившей даме и поискал глазами месье комиссара. Эфенбах ответил кивком, он следит, он наготове.

Лабушев костерил себя последними словами. Если бы послушался, вместо пятерки имел бы уже 185 рублей! Громадная сумма… Он дал слово: как только незнакомка сделает ставку, выждет несколько кругов шарика и поставит туда же. До того, как крупье объявит: «Rien ne va plus!» Чтобы Фудель не успел опередить.

Дама следила за игрой с таким равнодушием, как будто не рулетка решает судьбу игроков, а мельница перемалывает муку. Она пропустила четыре кона, как вдруг поставила на transversale simple[49]. Петр Ильич сжал в кулаке пятерку и приготовился. Как только крупье запустил шарик, он досчитал до трех и швырнул смытый комок на ту же ставку. Только отдернул руку, как с другой стороны стола Фудель метнул туда же.

Шарик упал на: «24, черное, нечет, больше половины».

Месье Клавель, держа улыбку, отсчитал даме выигрыш: 17 500 рублей. И подал все знаки, о каких договорился с месье комиссаром. Эфенбах ответил ему взглядом: «Спокойствие! Следим!» Он передвинулся к столу так, чтобы быть поближе к счастливой руке.

Держа 25 рублей, Лабушев жалел только об одном: надо было заложить шубу. У негодяя Фуделя сто рублей обратились в пятьсот. Вот где настоящая ловкость. Теперь Петр Ильич ждал, когда незнакомка продолжит играть. Он посматривал на ровную стопку купюр под ее руками, и сердце у него завистливо билось.

Игра продолжалась.

Теперь месье Клавель, запуская шарик, молился, чтобы Игра, его хозяйка и повелительница, была милостива и не позволила совершиться ужасному. Игра молчала, и это было хуже всего. Крупье не мог предугадать, что будет происходить за столом.

Прошло еще четыре кона. Кто-то выигрывал, но больше ставок забирал банк. Месье Клавель объявил игру и с трепетом сердца запустил шарик. Дама поставила весь выигрыш на carré. Туда же метнули еще два игрока. К глубокому разочарованию, крупье заметил, что месье комиссар больше не следит за дамой, а сам поставил десятку на ее ставку. Игра унесла и его. Какая непростительная оплошность…

Совершив положенные инерцией круги, шарик упал на: «25, красное, нечет, больше половины».

Месье Клавель остался один на один с проигрышем. Держа улыбку, он вынул из банка и отсчитал даме 140 000 руб-лей. И так хотел, чтобы она ушла с этим, пока еще не разорительным выигрышем, что чуть не сказал вслух. Прочие мелкие ставки в расчет не брал.

Зато Лабушев заработал 925 рублей! Сможет теперь выкупить и запонки, и заколку! Но как же везет Фуделю: поднять со стола 2500… Негодяй и прохвост.

Михаил Аркадьевич приказывал себе забрать пятьдесят рублей и заняться делом. Проигрыш вернул с лихвой. Надо было мягко, без скандала отвести даму в сторону и задать вопросы. Вежливые, но строгие. Вон, крупье сигналит бровями и за ухо себя дергает. Наверняка – она… Но сколько бы Эфенбах ни старался, думал только про следующую ставку. Не прозевать. Успеть и взять выигрыш.

Месье Клавель знал, сколько денег в банке. При обычной игре – запас с пятикратной гарантией. Но что будет, если дама не остановится? Случится настоящая катастрофа. Он ждал, когда же она поставит. Прошло еще четыре игры. Как вдруг дама сдвинула всю кучу ассигнаций на черный ромб, нарисованный на столе. Поставила на черное 140 000 тысяч. Какие-то людишки старательно повторили ее ставку. Месье Клавелю было уже все равно. Не чувствуя пальцев, он кинул шарик против движения цилиндра. Хотел зажмуриться, но честь крупье не позволила трусость. Шарик упал на цифру «13». А вместе с ним рухнула последняя надежда месье Клавеля.

Нечет. Больше половины. Черное…

Дальнейшее крупье помнил, как в тумане. Он отсчитал из банка новые 140 000, доведя проигрыш до 280 000 рублей. И объявил, что рулетка на сегодня закрыта.

Вокруг стола кричали игроки. Дама скинула шаль с плеч, смахнула в нее выигрыш и исчезла за спинами. Месье комиссар схватил мелкие купюры своего выигрыша. Почтенный господин целовал тонкую пачку денег, он выиграл чуть меньше двух тысяч. Молодой человек распихивал по карманам пять тысяч. Проигравшие требовали продолжения игры. Месье Клавелю было все равно. Игра кончилась. И жизнь его кончилась. За неделю рулетка проиграла более шестисот тысяч… Остается только пустить пулю в лоб…

Эфенбах так был занят тем, что прятал деньги в порт-моне, что не заметил, куда делась победительница. В криках и метаниях игроков по залу потерял ее из виду. Как сквозь землю провалилась. Только тут Михаил Аркадьевич осознал, что по глупости и жадности упустил злодейку. Где ее искать? Кто такая? И ведь унесла с собой секрет выигрыша. Что особенно печально…

Отталкивая игроков, он сбежал вниз. На Спиридоновской было темно. Мерзли извозчики, вдали прогуливался городовой. Только дамы с шалью не было. Эфенбах пришел в отчаяние.

– Пушкин! – закричал он так, что заснувшие лошаденки повели ушами. – Пушкин! Где ты взялся, теоретик расхреновый!

Михаил Аркадьевич грозил кулаком в ночь.

Ночь была морозной и равнодушной.

23

В темной гостиной было тесно и холодно, как на улице. Из окна, забитого досками, пробирался холод.

– Господа, вы все видели, – сказал Пушкин, обратившись к чернеющим силуэтам.

Нефедьев переглянулся с Трашантым. Помощник тоже ничего не понял. Да и чего понимать?

Чиновник сыска явился под вечер в участок, потребовал собрать вокруг дома не менее четырех городовых, причем скрытно. Мало того: предстояло засесть в засаду в доме мадам Терновской. Зайти просто с Большой Молчановки было нельзя, извольте пробираться по снегу через сад. Ради того, чтобы Пушкин согласился признать дело Живокини самоубийством, а ее – убийцей сестры, пристав на все был готов. Чтобы отвязался. И вот уже третий час вместе с Трашантым мерз в гостиной. Согревало, что вместе с ними мерзли еще два чиновника из сыска. Тоже не понимающие, зачем такие мучения.

И ведь ничего не происходило. Пушкин приказал близко к окнам не подходить, а следить во все глаза за особняком на другой стороне. Зачем следить, было не ясно. Нефедьеву донесли, что мадам Медгурст скончалась. В доме окна темные, никакого движения. А сейчас что случилось? Ну остановилась пролетка около особняка, ну сошла женская фигура с узелком. Наверняка экономка вернулась, готовит хозяйку в последний путь. Нефедьев решительно ничего не понял. О чем заявил вслух.

– Факты будут очевидны, – сказал Пушкин. – Я иду, вы ждете сигнала.

– Какого сигнала нам ждать? – раздраженно спросил пристав.

– Сигнала, чтобы все, включая городовых, направились в особняк.

– Какой именно сигнал?

– Тот, что найдется под рукой…