Русская армия на чужбине. Галлиполийская эпопея. Том 12 - Сергей Владимирович Волков

и вода есть, и кормят так же; живут хотя и в палатках, но на острове совсем тепло, цветут миндальные деревья, и казаки ходят раздетые, и что некоторые пробовали уже купаться в море. Эти письма как раз совпали с периодом стужи. Стояли морозы, чуть ли не каждый день проносились метели с резким северо-восточным ветром, лагерь завалило сугробами снега. Снег был настолько глубок, что автомобиль представителя американского Красного Креста Бракгама застрял в сугробах по пути из Хадем-Киоя в Санджак-Тепе и самому Бракгаму пришлось пешком возвращаться домой.

Топлива у казаков было мало, одежонка ветхая, и не один казак, ежась от холода, вздыхал: «Хоть бы уж на Лемнос скорее». – «Хоть гирше, да иныпе», – добавляли другие. Большое оживление вызвала запись в Совдепию, но из оставшихся уехало очень незначительное количество, что объяснялось, как уже было сказано выше, сравнительно сносными условиями жизни в лагере. Главным образом, уехавшие были беженцы.

В марте лагерь посетил член Войскового Круга П.А. Скачков167. Это как раз был период объявленной французами записи в Бразилию. В простых, понятных выражениях, со свойственной ему правдивостью, ничего не прибавляя, но ничего и не утаивая, Скачков рассказал казакам все о Бразилии, об условиях жизни и колонизации ее. Такие же сообщения о Бразилии были сделаны тогда Скачковым и в других лагерях. С напряженным вниманием слушали казаки рассказы о далекой, неведомой им стране, и многих, многих удержали бесхитростные слова Скачкова от поездки в Бразилию и, быть может, от гибели.

В марте в частях корпуса были объявлены выдержки из приказа Главнокомандующего от 21 февраля, за № 61, где уже официально сообщались данные об острове Лемнос и об условиях жизни на нем. Между тем казаки и без того уже привыкли к мысли о необходимости поездки на Лемнос, о неизбежности этой поездки, письма, собеседования с начальниками, бюллетени информационного отделения штаба корпуса, наконец, приказ Главнокомандующего самым точным и подробным образом обрисовали им картину жизни на Лемносе, окончательно убедили казаков, что на «Ломоносе жить можно».

В конце концов казаки уже настолько сжились с этой мыслью, что даже сами хотели скорее ехать на Лемнос, и, когда 20 марта приказом по корпусу было объявлено о поездке на Лемнос, это приподняло настроение, создав его, пожалуй, даже радостно-возбужденным. Во всяком случае, уныния, отчаяния и злобной решимости на что угодно, как это было в январе, теперь уже не было.

Согласно приказу по корпусу от 20 марта на Лемнос должны были ехать все части корпуса. Приказ от 21 марта изменил его в том отношении, что расположенная в лагере Кабакджа 3-я Донская казачья бригада оставалась на месте, а вместо нее должны были ехать беженцы из Санджак-Тепе.

Здесь любопытно проследить психологию казачьей массы, отметить перемену ее настроения. В январе, когда казаков насильно везли на Лемнос, они завидовали беженцам, которые оставались на месте. Взгляды на Лемнос изменились; с другой стороны, перед казаками встал мучительный вопрос – будут ли кормить французы дальше? Согласно последним французским заверениям, довольствие на Лемносе должно было продолжаться и впредь. Это было понято казаками таким образом, что беженцы, оставленные в лагерях района Константинополя, будут брошены на произвол судьбы и им останется или ехать в Бразилию, или в Совдепию (и тогда еще эта дилемма – или в Совдепию, или в Бразилию – была у многих на устах); о Константинополе никто не говорил, так как средств к самостоятельному существованию ни у кого не было. Конечно, не у многих было желание ехать в Бразилию или Совдепию, и теперь уже беженцы завидовали строевым казакам, и многие из них переходили в строевые части. Приказ по корпусу от 21 марта внес большую радость в беженскую среду, так как согласно этому приказу, как сказано выше, и беженцы также переезжали на Лемнос.

24 марта все, и беженцы, и строевые казаки, были вывезены из лагеря Санджак-Тепе.

Кабакджа

В имении Кабакча, принадлежавшем турку Дамад-Халид-Айши, были расположены части 3-й Донской казачьей бригады и часть Донского Технического полка. Официально лагерь назывался Кабакджа, по имени железнодорожной станции, находящейся в полутора километрах от лагеря.

Местность, где был лагерь, удивительно красивая, лесистая, с миражем далеких гор. Около самого лагеря протекал быстрый и чистый ручей. В десяти километрах от лагеря находился город Чаталджа, маленький захолустный турецкий городок, ставший известным лишь со времени войны 1912 года. И все здесь говорило о войне еще в большей степени, чем в Санджак-Тепе, – и длинные, бесконечные ряды проволочных заграждений, и обвалившиеся окопы, и полузасыпанные блиндажи.

В конце ноября 1920 года в имение Дамад-Халид-Айши пришли с далекого севера невиданные гости – казаки 18-го Донского Георгиевского полка и калмыки Донского Зюнгарского полка. Пришедшие разместились в овчарнях, а штаб бригады, штабы полков и лазарет – в двух домах турецкого типа, мало напоминающих жилые строения и представляющих скорее нечто среднее между домом и сараем.

Вначале эти части были расположены в Чилингире, но с приходом других частей там стало так тесно, что овчарни не могли вместить всех людей, и многим приходилось ночевать под открытым небом. Через несколько дней 18-й и Зюнгарский полки были переведены в Кабакджу, причем переход этот был совершен пешком, по раскисшей от осенних дождей дороге, по глинистой грязи, что страшно истомило голодных казаков.

В овчарнях было холодно, темно и сыро, казаки в первые дни спали на грязном навозном полу, в неимоверной тесноте. На 4 декабря в Кабакдже были расположены штаб бригады, 18-й полк, Зюнгарский полк, Технический полк, бригадный лазарет и 38 беженцев, а всего 3236 человек. На счастье казаков, вокруг лагеря было много леса, чем и воспользовались для постройки землянок. Вскоре в овчарнях не осталось ни одного казака, зато около имения, по направлению к станции, вырос целый городок землянок с прямыми, правильно расположенными улицами, переулками и даже бульваром.

Землянок было около 300. Они были расположены в шесть рядов, длиной около 300 саженей. В центре находились землянки 18-го полка, слева – Зюнгарского и справа – Технического. Землянки устраивались средней величины, на 5 —10 человек. В каждой была сделанная из камней и почти всегда чисто выбеленная печь, нары или топчаны из травы и древесных ветвей, двери делались из досок от консервных ящиков; почти во всех землянках были застекленные окна, и лишь в некоторых они заделывались промасленной бумагой. Попадались землянки до такой степени хорошо оборудованные, что производили впечатление настоящих хат.

С довольствием, как и всюду, особенно в первое время, обстояло очень неважно. Доставка