Терновый венец офицера русского флота - Александр Витальевич Лоза

class="p1">Сбросив воспоминания, Бруно Садовинский зашагал в сторону Благовещенского моста. Он остановился на минуту у холодного красно-серого гранитного парапета, недалеко от въезда на мост и посмотрел вниз. Нева несла свои полные, стремительные воды. Они мчались и мчались вдаль, в Финский залив, как и сотню и тысячу лет назад.

Набережные Невы были пусты и унылы. Все было гнетуще и мрачно. Мысли, подобные тем, что обуревали мичмана Бруно Садовинского, очень точно описал человек, который сам находился в то же время в Петрограде, мичман Александр Гефтер, в романе «Секретный курьер», изданном в Париже в 1938 году. Он вспоминает о Петрограде 1918 года следующее:

«Сейчас все было пусто. Печать отверженности и уныния лежала на набережных. Не могло быть, что бы эти огромные, изящные и прекрасные строения были необитаемы. Вероятно, в них скрывались люди, не решаясь только показаться наружу. И от этого… казалось, что набережные покрыты призраками, невидимыми прохожими. Несказанная печаль повисла над этим местом.

Шпиль Петропавловской крепости, прорезавший неясную пелену тумана, был ясно виден. Черные точки вились вокруг. Галки. Тоска…

…Дух Петра витал над созданным его волей городом… Казалось, он притаился здесь огромным костлявым призраком, с грозным взором круглых глаз, с длинными, прямыми, развевающимися волосами, в синем кафтане с Андреевской звездой, в чулках и больших башмаках голландского покроя с пряжкой. Притаился и смотрит, затаив стенание, как гибнет его чудесное детище».

Бруно перешел по мосту на другую сторону Невы. Впереди, за Сенатской площадью и памятником Петру, высился огромный купол Исаакиевского собора, слева — Адмиралтейство с золоченой иглой и еще левее, вдали, на другой стороне Невы, виднелись Ростральные колонны — великолепный памятник морским победам русского оружия. Тяжесть, сковавшая его сердце или какое-то другое, глубоко внутреннее чувство, подсказывало мичману Садовинскому, что видит он все это в последний раз! И Бруно, как жаждущий в пустыне, торопился насытить свою память образами любимого им города…

Мичман Садовинский шел по пустынным улицам. Он пересек площадь, оставил справа здание Мариинского театра, и оказался в сквере у Морского Богоявленского Никольского собора. Бело-голубой цвет здания и якоря на столбах ворот, ведущих к храму, любому горожанину говорили о том, что это Морской собор. Проходя мимо памятника офицерам и матросам, погибшим на эскадренном броненосце «Император Александр III» в Цусимском бою, мичман Садовинский невольно задержал шаг, взглянув на орла с крестом, скорбно венчающего монумент. Перекрестившись, мичман вошел в нижнюю церковь собора. В храме было немноголюдно…

Освященный 20 июля 1762 года Богоявленский собор, императрица Екатерина Великая «изустно повелела новоосвященную церковь Именовать Морским собором».

Великолепный храм стал памятником славы русского флота. Именно в нем 14 сентября 1770 года в присутствии Екатерины II состоялся благодарственный молебен по случаю победы под Чесмой. В Хиосском проливе, у крепости Чесма российский флот под флагом графа А.Г.Орлова, при командовании авангардом адмиралом Г.А.Спиридовым, одержал одну из крупнейших своих побед: русские моряки совершенно истребили весь турецкий флот, состоявший из 72 судов под командованием Капудан-паши.

Очевидец описывал этот молебен следующими словами: «Литургия начиналась в 8 часов, но уже задолго до этого были построены шеренги юных кадетов и моряков в красивых парадных мундирах. Наконец, прибыла сама императрица, и все расступились, пропуская ее в верхний храм на красиво убранное Царское место. За ней последовал великий князь Павел Петрович, будущий император Павел I, тогда носивший высший офицерский чин фло-та — генерал-адмирал, следом флагман-офицеры, видные флотоводцы.

Весь цвет столичного духовенства участвовал в торжественном служении. После литургии пели благодарственный молебен за одержанную победу и «совершенное истребление» неприятельского флота. Выходящую из храма императрицу моряки встретили громогласным одиннадцатикратным «Ура!». И тотчас, по особому сигналу, над стенами Адмиралтейской крепости взвился штандарт и началась пальба из 101 пушки».

Бруно Садовинский купил свечи и подошел к иконе Святого Пантелеймона Целителя. На ней была укреплена бронзовая табличка с надписью: «Сия икона сооружена усердием команды Гвардейского экипажа крейсера 1-го ранга “Рында” и привезена и освящена с Святой Афонской горы по окончании дальнего плавания в 1896 годе».

Прочитав табличку, мичман вспомнил, как будто это было вчера, свою кадетскую морскую практику на учебном корабле «Рында». Да, это был тот самый прославленный крейсер I ранга, ставший к 1912 году учебным кораблем Морского Корпуса.

Бруно помолился о здравии — оно ему очень понадобится на Севере. Затем он подошел к главной святыне храма — небольшому образу Святителя Николая Чудотворца. Икона эта — греческого письма XVII века. Она хранилась еще в первоначальной деревянной церкви. Образ Николая Чудотворца украшала богатая серебряная золоченая риза, серебряный венец с драгоценными каменьями — изумрудами, бриллиантами, аметистами — и надпись «Святой Николай Чудотворец», тоже сделанная из аметистов, оправленных в серебро.

Засветив свечу, Бруно начал молиться… Молился он истово, вкладывая в знакомые с детства слова молитвы всю свою израненную душу и измотанное сердце. Постепенно облик святого стал расплываться и проникать в душу молящегося… Сколько простоял Бруно у образа Николая Чудотворца, он сказать бы не смог. Ему показалось, что прошло очень много времени… В душе что-то изменилось. Он чувствовал это, но не мог объяснить. Его путь лежал на Север. И хотя Садовинский не бывал на Крайнем Севере, он прекрасно представлял себе и холод, и снега, и льды за Полярным кругом. Все это представилось ему так ярко, что он почувствовал, как повеяло ледяным холодом. В это мгновение Бруно увидел и нечто иное — ему провиделся его терновый венец. Чудесным образом провиделось ему его трагическое будущее…

Бруно не струсил и не ужаснулся: — Будет, как будет! — Он только крепко сжал зубы и повел головой, сбрасывая видение. Через несколько минут мичман вышел из храма и зашагал по одной из улиц в сторону от центра. Ему надо было выбираться из города.

Первый раз, по велению судьбы, я оказался в Никольском Морском соборе в июне 1980 года, после перевода с Севера к новому месту службы в Ленинград. В назначенное время я прибыл в бывшие казармы Гвардейского Флотского экипажа, на улицу Римского-Корсакова, дом 22 для представления своему новому начальнику — контр-адмиралу И.И.Петию. Дежурный офицер предупредил меня, что адмирал будет занят еще не менее получаса.

Я вышел на улицу, прошел в сторону Крюкова канала и увидел прекрасный бело-голубой храм с пятью золотыми куполами. Перейдя через мост и пройдя небольшим тенистым парком мимо памятника офицерам и матросам броненосца «Император Александр III», я остановился у входа в храм. На мне была флотская офицерская форма, погоны капитан-лейтенанта, во внутреннем кармане тужурки — партбилет. Постояв немного, почему-то