Урожденный дворянин. Рассвет - Роман Злотников

– «Прометей» же держится… – проскрипел зубами Пересолин. – Мне недавно докладывали…

– Хрена с два он держится! – рявкнул Семеныч. – Погромщики уже внутри! Первый этаж разнесли! Наши на втором забаррикадировались, да сколько их там, наших-то…

– Евгений Петрович! – подал голос Антон. – А может, черт с ним, с «Прометеем» этим? Какой-то паршивый торговый центр… Ну и пусть его грабят, зато люди целы останутся. А как утро наступит, разберемся…

– Разберемся?! – Семеныч, страшно оскалившись, толкнул его в плечо. – Так, да? А девки как же?

– Какие еще девки?

– В «Прометее» корпоратив гуляют сотрудники… По большей части девчонки – кассирши, менеджеры да поварихи. С близлежащих деревень набрали их, вот они, по ящику про столичные обычаи насмотревшись, и уговорили начальство на радостях корпоратив им устроить… Еще и детей с собой приволокли – показать им, в каком светлом и просторном месте они работать будут. Они же, дети-то деревенские, кроме засранного сельского клуба ничего не видели в своей жизни… Вроде как на новогоднюю елку их привели… А вы не знали, что ли?.. – Семеныч яростно сверкнул глазами. – Про корпоратив? А что будет, когда погромщики до них доберутся, а? Я со второго этажа сиганул, едва до машины добежал… Думал, подмогу приведу…

У Антона и Сомика вытянулись лица. Евгений Петрович с размаху шлепнул себя ладонью по лицу.

– Погоди! – вдруг сообразил Сомик. – Ты что сейчас сказал: «сколько там наших»? Да сколько – вас ведь восемьдесят человек должно быть! Тридцать соратников и пятьдесят… которые кандидаты! Почти сотня! Не так разве?

– Хрена с два! – снова выхрипнул Семеныч. – Хрена с два – пятьдесят! Не сдали наши кандидаты свой кандидатский минимум… Шестеро только с нами остались. А остальные – как только на место прибыли да осмотрелись… тележки похватали и вперед, нога в ногу со своими земляками на распродажу со стопроцентными скидками. Видать, лопатами да метлами в охотку помахивать, когда тебе каждый второй прохожий большой палец показывает – молодец, мол, ради нас стараешься, – гораздо легче и безопаснее, чем реально здоровьем рисковать ради того же прохожего… Шестеро, говорю, из полусотни не обкакались и перед соблазном устояли! Из тех шестерых только четверо на ногах были, когда я за подмогой метнулся. Да из наших парней половина покалеченных. Вот тебе и сотня!..

– Да… – сказал Женя Сомик. – Трудно Кривочки перевоспитываются…

* * *

Каждый шаг давался тяжело. Ходьба не сливалась в непрерывный процесс, каждый отдельный рывок вперед стоил усилий воли, на каждый рывок надо было собираться с силами. Но двигаться было необходимо. Двигаться – это единственное, что теперь было важно. Достать врага. Не умирать, пока не достанешь. Эх, как же обидно упустили Охотника там, на школьном футбольном поле. Может быть, действительно стоило пристрелить его, когда была возможность?..

Перед глазами Олега раскачивалась темная лента трассы, превращаясь то в стремящийся кверху конус, то в сужающуюся книзу яму. Охотника он уже не видел. Только чувствовал направление, в котором тот бежал.

Где-то впереди и сбоку блеснула огнями палестра.

Странное чувство понимания происходящего исподволь и незаметно втекло в Олега. Он теперь с удивительной ясностью осознавал, что время его пребывания в этом мире подходит к концу. И осознание это не нуждалось в объяснении – просто так оно есть, он это понимает, и нечего тут объяснять. Так вот они к чему были, эти приступы, мучившие его последнее время, это щемящее ощущение зова из приоткрытого окна!.. Вовсе не родной мир звал его пульсацией сигналов. А небытие.

А впрочем, все правильно. Неведомая звездная механика забросила его сюда, потому что здесь был необходим именно он. Этот мир нуждался в том, кто мог бы изменить существующий порядок, этот мир нуждался в нем, Олеге Гай Трегрее. И маховик изменений запущен. Этот мир, обретший витязей, никогда не станет прежним. И витязи никуда не исчезнут, не растворятся среди прочих нормальных людей. Воинство витязей будет расти и расти год от года. Потому что достроена палестра. Потому что будут строиться другие палестры, еще и еще, по всей стране. Ведь принцип их создания открыт одному из аборигенов, удивительно удачно и вовремя встретившемуся Олегу. Да, Амфибрахий Сатаров, неловкий мальчик в смешных очках, перетянутых синей изолентой, стал первым из местных обитателей, которому по силам оказалось понять и почувствовать премудрости энергетики пространства. Первым и, конечно, не единственным.

А он, Олег Гай Трегрей, свою миссию выполнил. Потому и пришло ему время уходить. Механика мироздания естественно мудра. Она ни в одном своем компоненте не терпит лишнего. И глупо грустить, и постыдно умолять ее о возможности еще немножечко пожить.

Зачем? Для чего? Если все, чего он желал, исполнилось… Если все сошлось – правильно.

Ведь что такое жизнь? Это путь из одного пункта в другой. Только кто-то, выйдя из начального пункта, ищет направление к конечному, ищет истинную цель своего существования. Ищет настоящее, к чему стоило бы идти. И, отыскав, прокладывает свою дорогу. А кто-то, не имея воли к созиданию своего, нового, бессмысленно и безвольно катится по уже протоптанной. И бесследно исчезает на каком-нибудь случайном повороте, не оставив после себя ничего стоящего, хотя бы благодарной памяти. Люди разные. Но за всю историю всех миров не появлялся еще такой человек, кто не ощущал хотя бы раз между рождением и смертью тоски по настоящему, не предпринимал бы попытки прикоснуться к нему.

Тело Олега продолжало двигаться уже, кажется, без волевых усилий, само по себе, а мысли размеренно сменяли одна другую, подобно столбам в окне набирающего скорость поезда. Только вот, словно зазубренная трещина в том оконном стекле, что-то раздражало Олега, мешало погружению в полное умиротворенное спокойствие исполненности.

Охотник!

Он не должен ускользнуть. Вот это будет неправильно, если он ускользнет. Те, кто послал его, – реальная угроза всему тому, что удалось выстроить Олегу здесь.

А значит, миссия еще не завершена. Значит, осталось еще кое-что, что нужно закончить.

И только Олег подумал об этом, как окружающий мир снова жестко заявил о себе. Холод и боль вновь охватили Олега, и он внезапно ощутил себя лежащим на стылом асфальте. Он попытался подняться.

И не смог.

И тогда, впервые в своей жизни испугавшись, что он не справится, не вынесет взваленный на себя Долг, Олег Гай Трегрей призывно закричал в темноту.

* * *

Кабинет мэра города Кривочек Евгения Петровича Пересолина освещался лишь несколькими разнокалиберными свечками, расставленными в пластиковых тарелочках по столу. Свечки давали свет зыбкий, ненадежный; полутьма скрадывала предметы, топила в себе углы, отчего кабинет казался гораздо меньше, чем был на самом деле.

Ирка не находила себе места. Она то присаживалась к столу, то отходила к окну, за которым желтели полосы автомобильных огней на плошади, то принималась прохаживаться вдоль темных стен. И куда бы она ни приткнулась, что бы ни делала, за ней неотрывно, пристально и молча следил Фима Сатаров, просто не сводил с нее глаз. И от этого ей было еще неуютнее и тревожнее.