Глазами любопытной кошки - Тамалин Даллал

Озадаченный возница не понимал, зачем Якуб заставляет его сворачивать на окраинные немощеные улицы. Он все пытался повезти нас по асфальтированной дороге к главным туристическим достопримечательностям, но у Якуба были свои планы. Когда он в очередной раз указал на немощеную дорожку, возница запротестовал:

– Там слишком грязно для вас.

– Ничего, – хором ответили мы.

Якуб не говорил ни по-китайски, ни по-уйгурски, но почему-то без проблем общался с местными. Вскоре мы очутились еще в одном доме, у входа которого лежал плюшевый мишка и стояла разукрашенная кроватка на колесиках. Мелисса указала на велосипед рядом с гигантской кучей угля: типичная для Китая картина. (Уголь по-прежнему является основным источником тепла и используется для приготовления пищи во всем Китае.) В этом доме с потолка свисало еще больше винограда. Мать принялась заваривать чай, но тут зашла соседка и пригласила нас в гости – посмотреть на ее малыша.

Трехмесячный малыш Арафат лежал в традиционной уйгурской колыбельке из резного дерева. Его штанишки были расстегнуты, и мы увидели деревянную насадку; к ней присоединялась трубочка, сливающая жидкость в контейнер, спрятанный за кроваткой. Чтобы малыш не сорвал насадку, ему пристегнули ручки. Два широких вышитых ремня совершенно не давали ему пошевелиться. Подобный метод кажется жестоким, однако такова традиция. И хотя можно было бы предположить, что это замедляет развитие, уйгурские дети вырастают здоровыми и умеют прекрасно двигаться. Арафат производил впечатление довольного внимательного малыша и совсем не плакал. Когда один из австрийцев спел для него колыбельную на немецком, а я станцевала уйгурский танец, его глазки засияли.

По всей округе в каждом доме сушился виноград. Насколько хватало глаз, простирались виноградники. Наша тележка снова двинулась в путь по немощеным тропкам, мимо кладбища, где надгробия были сделаны из глиняных кирпичей, сложенных треугольниками. Мусульманские кладбища обычно просты: земля и голые камни, никаких цветов и замысловатой резьбы.

Вернувшись в Турфан, мы распили бутылку вина из Лоб-Нора, на месте которого раньше находился Лоулань – древний город, где были обнаружены древние двухметровые синьцзянские мумии. Теперь там располагался знаменитый ядерный полигон. Вино оказалось хорошим и, надеюсь, не радиоактивным. Мы попрощались, и австрийцы сели на автобус до соседней провинции Дуньхуан, где им предстояло посетить древние буддийские пещеры.

Когда мы вернулись в отель, началось танцевальное представление. Мы решили смотреть его каждый вечер. По окончании солистка ансамбля Гулипари пригласила нас поужинать с ее танцорами. Флейтист позвал в свой микроавтобус, но Гулипари отказалась ехать – почему, мы так и не поняли. Мы пошли в шикарный ресторан под открытым небом, где обычно была не только еда, но еще и танцы. Он походил на ту дискотеку в Кашгаре, где мы встретили клавишника и нескольких певцов.

Все сели за столик, на вращающемся подносе стояло множество блюд. Некоторые из них были вкусными, а некоторые странными – как, например, бараньи внутренности и яйца черного цвета, с едким вкусом. Праздновали девятнадцатилетие одного из ребят. Пришли его друзья, а потом почти вся труппа сбежала, бросив нас. Мы остались в недоумении.

Анипа, старшая танцовщица, подсела к нам и начала упрашивать нас с Мелиссой исполнить танец живота. У меня с собой был диск, мы станцевали под одну из песен с Занзибара, и наше выступление свело с ума весь ресторан. Гости высыпали на площадку и стали двигаться очень профессионально. Я заподозрила, что в этом месте собираются танцоры. Мужчины танцевали от души, держа гордую и элегантную осанку. Здесь было много пар: мужчины с женщинами, а иногда и мужчины с мужчинами или женщины с женщинами танцевали вальс и другие танцы. Потом заиграла безумная испанская поп-музыка («тинейджерский поп»), и на танцполе начался полный «отрыв».

На следующий день Анипа пригласила нас к себе на обед. Во дворе современного многоквартирного дома, где она жила, стояли старые кровати без матрасов. Оказалось, что в традиционных домах летом люди спят на крыше, в сентябре перемещаются во двор, а зимой переезжают в дом. Этот обычай сохранился и в современном городе. Когда на кровати не спят, то используют ее для просушки перца, который раскладывают маленькими горками.

Поднявшись по лестнице на шестой этаж, мы очутились в квартире Анипы, которую она делила с подругой. В отличие от всех остальных уйгурских домов, в которых мы были, эта квартира не была завалена хламом. Я подумала о том, насколько точно дом человека отражает его жизнь. Анипе исполнилось тридцать семь лет, и она зарабатывала на жизнь танцами, но при этом не суетилась, пытаясь выполнить семь дел одновременно, как мы в Штатах.

Она накрыла традиционный уйгурский стол для гостей: низкий столик, вокруг которого были разложены подушки; на нем стояли красивые тарелки с лепешками нан, печеньем, сладостями, сухофруктами и конфетами. Мы посмотрели запись уйгурских танцев на дисках (такие диски в Китае стоят около двух долларов), поели плов, и нас разморило.

Мелисса разбудила меня перед началом танцевального представления. До сих пор мы не пропустили ни одного шоу и шутили, что скоро будем знать их наизусть. Каково же было наше недоумение, когда жена ударника, стоявшая на входе, грубо задернула занавес перед нами! Мы с Мелиссой всегда предлагали ей заплатить за вход, но она каждый раз отказывалась брать деньги. Мы так и не поняли, что произошло. Столь внезапная и необъяснимая перемена – то нас принимали как своих, то вдруг отвергли – так и осталась загадкой, очень обидела и разочаровала.

Мы ушли ни с чем и вдруг наткнулись на возницу, который катал нас накануне. Он предложил отвезти нас в «лучшее место во всем городе». Мы проехали через весь Турфан… и в результате оказались в том самом ресторане под открытым небом, где гуляли с нашими девятнадцатилетними танцорами! Женщина в блестящем платье по имени Джамила упрашивала меня станцевать. Она сфотографировала нас и пригласила отведать традиционной уйгурской кухни у нее дома на следующий день.

Джамила жила в пятиэтажном многоквартирном доме в нескольких кварталах от гостиницы. Хотя снаружи дом был отделан все той же «туалетной» плиткой, внутри он оказался красивым. В интерьере соблюдался уйгурский стиль, чувствовалась любовь к деталям и изяществу. Здесь было очень свободно. В комнатах почти отсутствовала мебель, отчего они казались просторными и удобными; стояли только стол в гостиной и стулья. Во всех других комнатах полы были устланы толстыми восточными коврами от стены до стены, а кое-где они висели и на стенах. Вместо ламп здесь использовали резные канделябры. Каждый дюйм стен и потолка оклеили серебристыми обоями с цветочным рисунком, двери украсили резьбой, а в арочные проемы между комнатами – узорами и лепниной.

Кроватей не предполагалось. В Синьцзяне спят на матрасах, которые днем убирают в небольшие ниши в стене. Вещи лежали в трех чемоданах, сложенных стопкой в углу. У Джамилы был большой телевизор, тогда показывали нечто вроде китайской «Фабрики звезд». Победил парень, исполнявший песни «Куин» (Queen) на китайском языке; в подтанцовке участвовали мальчики в костюмах с рисунком под зебру.