Порою блажь великая - Кен Кизи

Твердая, холодная и маленькая, как камушек. Можно просто лечь. На мягкий мох. Уснуть. Нет…

На сей раз он привязал поводок Дядьки к своему ремню и прихватил два факела, по одному в каждую руку. И этого хватило на двадцать минут.

Или под деревом, на подстилке из хвои. Сил нет, холодно, все горит. Уснуть, спать долго-долго… Нет…

В третий раз Джо с Дядькой дошли аж до русла пересохшего ручья. Луна финтила так и сяк, норовя сделать выпад из-за облаков. Рапира ее света пронзила древесный полог и кольнула землеройку, что рвала в клочья жабу вдвое себя крупнее; подсветила софитом эту сцену, словно то был гвоздь ночной программы. Дядька при виде этого зрелища рванул так, что Джо выронил оба своих факела. Их свет с шипением истаял в глубине влажных папоротников… полежать в сосновой хвое, долго, от души поспать, и никогда больше не будет ни холода, ни ЖАРА. Нет… И воцарилась чернота. Вив в доме плачет с ужасным и необъяснимым облегчением, силясь понять, что произошло между Хэнком и Ли внизу. Хэнк на кухне сердито курит, прихлебывая пиво. Ли стоит у окна в своей комнате, смотрит на реку. «Где ты, луна? Где ты, со всей своей сусально-миндальной волшебной требухой? Хотелось бы с тобой потолковать, если не возражаешь…»

— Дядька! Отче! Иисусе! — Джо Бен стоял, окаменевший, пока Дядька пожирал обоих — и землеройку, и жабу. Джо попробовал прибегнуть к Писанию: — «Да будешь ты светом в моей лампаде», — но не подействовало. Не могло подействовать, когда там что-то есть! что-то есть там всегда — огромное, черное, готовое тебя утащить…и ЛУНА не будет больше палить, и ХОЛОДА не станет, и не будут волочиться непомерно тяжелые задние лапы. Нет… Нет! Вив прекращает плач и решительно оборачивается: ей послышался за спиной, прямо в ее комнате, издевательский черноврановый хохот. Но там лишь опустелая клетка. Старый Генри в своей постели отмахивается от призрака с ножом за голенищем, юного, шустрого и дважды неуловимого, ибо он шныряет-ныряет туда-сюда в море лет, прячется то в прошлом, то в грядущем, где Генри даже не видит этого продувного сукина сына! А Ли находит шарлатанскую луну, что по-овечьи забилась в проредевшие кусты облаков: я плюнул на нее презрительной хулой — вот, получи за все свои сердечки, и цветочки, и балаган с зарытьем топора войны! А вот — за пузырек с Запатентованным Алисой Стимулятором Гипофиза, что ты меня заставила обманом проглотить со сливками. Все это — ярмарочное шутовство и надувательство знахарское, что лишь усугубляет состоянье пациента!

Дядька, застоявшись на месте, принялся поскуливать, и Джо пнул его в зад, призывая заткнуться. Луна мигала, появляясь, исчезая вновь, подавала знаки; ей отвечали молчаливые зарницы над горами на востоке. Дядька снова заскулил.

— Заткнись, собачий сын! Мы оба попали в переплет. Он там! — ТЯЖКО… тяжко… ХОЛОДНО… холодно… сил нет… хвойная постель… легко… не будет больше холода… Нет! Да… отдохни… И Джо стоял, вслушиваясь в свой страх перед сапожной поступью человека, который ни за что не сумеет пройти по лесу тихо — «Но он не пойдет за мной, дьявол; он понимает; он ждет, чтобы я пришел за ним!» — а слышал лишь ветер в инистом ольховнике. Ли отвернулся от окна, наплевав на луну с ее зельем: я решил снова прибегнуть к старому-доброму Сизаму или его аналогам. Может, верное волшебное слово найти труднее, чем верное волшебное печенье, но согласись, луна: жиры и углеводы, может, и дают прибавку в весе, и способны подсластить мне жизнь, но не умеют наделять стальными бицепсами в мгновенье ока. Мне ж от волшебства потребно могущество, никак не плюшечное брюшко. И в молнии могущества неизмеримо больше, чем в твоем миндальном пирожном.

Молнии насыщали воздух легким звоном и привкусом медных монеток. Джо сглотнул этот привкус и вытянул шею, прислушиваясь к звону.

— Дядька! Ты слышишь? Только что — слышал? — …тяжко тяжко холодно легко да ЧТО? да просто отдохни… слышишь ЧТО?

И снова по склону холма прокатился этот звук — тонкий, пронзительный свист, в конце вздымавшийся резко, точно кривое лезвие садового ножа.

— Это же Хэнк в хижине! — воскликнул Джо. — Идем к нему. Дядька, идем! — Торжествуя, они потрусили на свист обратно по тропинке, словно дорогу их вдруг залил свет прожекторов… да ЧТО? Молли приподнимает морду над передними лапами, поворачивает голову на СВИСТ Хэнка. ЧТО? Воздух вокруг густо пропитан МЕДВЕДЕМ, но запах не сейчас. Это запах там, где МЕДВЕДЬ в первый раз расположился на ОТДЫХ. Прямо здесь. И она его подняла. СВИСТ опять прорезает темноту, достигает ее ушей. ЧТО? ОН? Она поднимается, опираясь на передние лапы и здоровую заднюю, ИДТИ, снова ОН ДА… ИДТИ. А Ли раскрывает блокнот, скатывает три маленькие самокрутки: «Дорогой Питерс…»; а Вив не понимает, не понимает…

Когда Джо Бен подошел к костру, Хэнк сидел на мешке с утками-манками и курил.

— Вот уж не чаял в такую ночь услышать твой свист! — беспечно окликнул его Джо. — Я-то думал, ты давно дрыхнешь. О да. Я бы так и поступил. Уж на ходу носом клюю…

— Никаких следов Молли? — Хэнк, не отрываясь, смотрел на уголья.

— Ни единого клочочка шерсти. А я уж прочесал все вокруг ручья Стэмпера вдоль и поперек, — он глубоко вдохнул, переводя дыхание — а то Хэнк догадается, что весь обратный путь до костра Джо проделал бегом. Привязал Дядьку к хижине, следя за Хэнком, уставившимся в костер… Поинтересовался: — А твои-то косточки что гложет?

Хэнк откинулся назад, стиснув колено пальцами. Поморщился от дыма собственной сигареты.

— А… мы с Малышом вроде как поцапались.

— Ой, нет — с чего бы? — с упреком спросил Джо — и тут припомнил, как поспешно при их появлении отпрянули друг от друга Вив и Ли. Уточнил: — Это из-за…

— Да неважно, из-за чего. Дерьмо. Дурацкий, пустяшный спор о музыке. Но дело-то не в нем.

— Скверно, очень скверно. Знаешь? Вы ведь с ним так хорошо поладили. После первого дня я сказал себе: «Возможно, мы ошиблись». Но потом лед тронулся, и все притерлись друг к другу, и…

— Нет, — сказал Хэнк костру. — Не так уж мы с ним и поладили. Не всерьез. Только что не дрались…

— И сейчас не подрались, надеюсь? — спросил Джо, опасаясь, что пропустил интересное. — В смысле, зубодробительство, скуловоротство, ногомашество, пухо-перье-выдирание?

Хэнк продолжал смотреть на разгоравшийся костер.

— Нет, никакого пуха, никаких перьев. Просто наорали друг на друга. — Он распрямился и сплюнул сигарету в огонь. — Но, черт возьми, думается, тут и есть та самая кость, которая у нас у обоих в глотке застряла. Может, именно поэтому мы толком никогда и не могли поладить…

— Да? — Джо Бен зевнул, подбираясь поближе к костру. — И что же?

Снова зевнул: день вымотал его, а ночь доконала окончательно.

— Что мы не дрались. Он не станет драться, и я знаю это, и он знает. Может, потому мы с ним — что вода с маслом.

— Это он на Востоке пожил и трусом стал. — Глаза Джо закрылись, но Хэнк, казалось, не заметил.