Тайнопись - Михаил Гиголашвили

Бес подобрался к голому старику, прислушался к чуши, которую тот нес:

— Я вижу страх! Мать, помоги! Драконы готовы пахать! Я делал звезды из кала! Аркан, лети мимо! Небо открыто для всех!

Глаза старика округлились и блестели. Бес крепко взял в лапы костистое лицо и высосал из дряблых губ горько-кислое дыхание. Отплевываясь, в досаде принялся выискивать пищу посвежей.

Паломники заворочались. Они были беззащитны. Их двойники блуждали в иных местах и временах. А те, кто тут, роются в памяти, заняты очисткой завалов перед последней дорогой. Иные двойники тихо спят — они уже не покидают ослабевших тел, боясь уйти и не найти их на месте. И все знают, что где-то на далеком троне тысячерукий бог держит нити всех жизней, а майский жук, подлетая к трону, изредка наугад перекусывает одну из них.

Бес приступил к трапезе. Вырывать из ослабевших оболочек последние вздохи и охи было легко и просто. Двойники, сгрудившись, напряженно следили за ним. А бес, чувствуя власть и сласть, не торопясь выцеживал всхлипы, стоны, шепот.

Краем глаза он видел, что из-за курчавой от резьбы колонны выглядывают недовольные местные ведьмы. Слишком маленькие, они не решаются напасть, но настойчиво зыркают из укрытия, пуская пучки брани:

— Пошел отсюда!

— Урод, чужак!

— Это наше, не твое!

— Не трогай!

Пока они ругались, он делал свое дело. Но когда они пропали, он забеспокоился — они могли привести нетопырей и оборотней. В спешке догрыз пищу и взлетел на стену, смотрел, как прибежавшие на шум монахи укладывают мертвых на длинные куски оранжевой ткани. Побросав кости и кальяны, приплелись похоронщики с носилками и стали в недоумении озираться. За что браться? Пустые телесные оболочки, как ворохи живой одежды, вздрагивали в судорогах тут и там, пугая других, еще живых паломников. Скинутый со стены стервятник был уже опять на стене и что-то злобно бормотал, но притих под серным плевком беса.

Голод исчез, зато выслал вместо себя похоть. Лететь дальше! С непривычки раздувшись и отяжелев, бес покинул стену и медленно полетел вдоль реки. Внизу пестрели оранжевые точки монахов. Рыболовы, стоя по колено в воде, заняты ловлей: особой трещоткой приманивают рыб, а когда они доверчиво высовывают жабры из воды, острогой глушат их и выкидывают на берег. Ниже по течению дервиши пускают кораблики со свечами.

Начали расти горы в слоистом тумане. Трудно петлять между ними с набитым брюхом! Надо подняться выше — туда, где нет ни птиц, ни духов, ни облаков, а только густой эфир, рассыпаясь на блестки, звенит в пустоте. Изморось опять покрыла морду и крылья. Стало трудно лететь.

Скоро он увидел Большую Долину, Индию. Она проглядывала сквозь хлопья облаков и пара, простиралась до самой полосы океана. Блестели дуги радуг вокруг воздушных замков.

Он перелетел через груду холмов и, распластавшись, по-орлиному лег в воздушную струю. Несся, завихряясь с ней, вперед, где были видны бамбуковые рощи, леса, лоскуты полей и зелень огородов.

Глава 3

Чадила плошка. Раздувалась на ветру воловья завесь. Чадным смрадом тянуло по пещере. Шаман валялся навзничь. На полке копошилась седая крыса-ведьма с желтыми глазами. Потом она свистнула. Раз и другой…

Шаман заворочался. Сел. Поежился. Нет невидимой брони, которая охраняла его. Как-то странно покачивало изнутри — тянуло взлететь или провалиться сквозь землю.

Тьма души и ночи. Он на ощупь высек огонь. Так и есть. Пещера пуста. На погасшей плошке зеленеет свежая плесень. Масло еще булькает, вскипая, но огонь погас. И дым тянется от сникшего фитиля. Двойник пропал. Бес сбежал. А шаман отброшен назад. Во сне был совершен смертный грех.

Сам ли шаман, замороченный злым духом, послал двойника искать женщину? Или же это двойник, испугавшись нечистого, самовольно вырвался и сбежал?.. Неизвестно. Но грех был. Грех во сне или наяву — один и тот же грех. Ведь сон — это начищенный таз души, тайная суть яви и сути явь.

Нет, это он сам послал двойника на поиски женщины, которую тот нашел в богатом знойном городе, где дома придавлены желтой плавкой жарой, а на полуденных улицах ни души. Через узкие оконца ничего не видно. Но что это? Женская рука машет ему из дверей. Он покорно входит во дворик. Там на низком троне — молодая женщина. Нет, девушка. Девочка. Ребенок. Глаза подведены жирной синевой. Рот накрашен наглым пурпуром. Юбки подтянуты, как при переходе вброд. Браслеты на лодыжках светят золотым. Голые ступни возбужденно топчут черный виноград в серебряном блюде.

— Попробуй мой виноград! Отведай его сладость! Ощути его нежность! Не щади его целость! — Она мучительно-медленно вытягивает ножку из винограда; по накрашенным пальчикам сок стекает в чеканное блюдо.

«Богиня винограда!» — понимает он и благоговейно склоняется к блюду. И вдруг, воровским движением, задраны до живота цветные юбки! Он видит полосы молочных ног и сочную ложбинку с пухлыми губами. Желание выдергивает его из оболочки разума. Он тянется к голым ляжкам, рыщет в них, как огонь в печи. А потом валит богиню вместе с троном и тонет в её стонах, смехах и бесстыдных бормотаниях…

Понурившись, шаман сидел на подстилке. Крыса-ведьма шебаршилась на полке, обжигая желтыми глазами и ощупывая хвостом хрустальное яйцо. Она просит объедков, но сейчас не до неё.

Как мог он окунуться в эту лужу?.. Уж не сам ли Бегела, в знак мерзкой милости, возложил ему на темя свои зловонные лапы?.. Отчего померкло сердце и душу затянуло туманом?.. И деревьев он не слышит. И вода — советчица смолкла в реке. И рыбы молчат в немом укоре. И ветра он больше не чует.

Недаром говорил Учитель: «Сатана ранит тех, кто лишился божьей милости. Богов зови, но чертей не гневи! Богам угождай, а чертям не перечь!»

Надо одолеть пропасть в три прыжка — возвратить двойника, поймать беса и расплатиться за похоть. Чтобы поймать беса, надо узнать всё о прошлых встречах с ним. Войти в родовую память, отыскать там истоки. Без этого не поймать беглеца. Надо идти к озеру, начинать обряд.

Шаман медленно брел вдоль берега, беседуя с галькой, прося прощения у травы, винясь перед кустами и стыдясь седой укоризны гор. У воды надо дождаться царицы мира, Барбале. Золотое светило поможет. Оно — владыка мира и человека. Всё в его власти. Все равны перед его жаркой силой.

Сидя на мерзлой земле, он долго ждал, уставившись внутренним оком в себя. И вот под ложечкой вспыхнул комок огня. Начал раздуваться. Рос, растекаясь вместе с кровью по жилам. Скоро огонь и кровь стали едины.

Шаман запылал так сильно, что рядом с ним растаяла утренняя изморозь и потекли талые ручейки. Мысли ушли в сердце земли, где, скрючившись, сидит в кипящем желтке дух Заден и стонет от зноя, иногда прожигая скорлупу и изливаясь лавой. Он просил у Задана силы и храбрости. И дух благосклонно забулькал в ответ, открывая путь в прошлые жизни.

Шаман горел изнутри всё ярче, лишившись всего земного. К нему подходили звери, чтобы посмотреть, что это за существо сидит у воды. И отбегали прочь, опаленные жаром. Мерзлячки-белки грелись на его плечах. Вороны толпились в куче. Выглядывал олень из-за стволов. И даже сама богиня Дали, проносясь после летучей охоты, не тронула шамана, хотя сидеть в её присутствии и в её владеньях могли только добрые духи, но не люди и звери.