Суворов - Андрей Богданов

Нередко Александр Васильевич сутками был в седле. Временами у него так болели глаза, что он не мог писать и диктовал свои депеши (Д III. 67). Но ему было «не скучно — здесь была работа» (Д III. 66). Работа оказалась огромной. Суворов спешил, желая одновременно сделать все самое необходимое для обороны. И к осени — сделал так хорошо, что даже сам не поверил. «Недоверчивость — мать премудрости, — писал он. — Я сомневался в себе, (но) нахожу всюду успех больше вообразительного. Многие работы кончены, и, даст Бог, на будущее лето граница обеспечится на 100 лет» (Д III. 93).

Разумеется, Суворов не предполагал ограничиться обороной в случае нападения шведов. Он серьезно изучал положение на той стороне границы и шведские крепости (Д III. 90). Однако командующим войсками он не был. Это положение императрица исправила в январе 1792 г., сделав Суворова командующим Финляндской дивизией, Роченсальским портом и Саймской флотилией. Первый развернутый приказ командующего был посвящен самому важному вопросу — здоровью солдат (Д III. 98).

Он сурово осудил «начальников», которые «без моего ведома безобразно отсылали в… госпиталь нижних чинов, небрежностью приводя их в слабость, убегая должности своей несоблюдением их здоровья». Госпиталя находились крайне далеко, перевозка туда больных была опасной для здоровья. Суворов и ранее требовал прислать из Петербурга грамотный медицинский персонал (Д III. 93), а потом добивался увеличения средств на содержание больных (Д III. 113), но корень зол видел именно в нерадении командиров. В госпиталь или ближний лазарет отправлялись, с бережением, только крайне больные. До этого не следовало доводить. Слабым, по избежание изнурения, командующий приказал давать льготу, возможность набраться сил в одной из казарм или в ближней крестьянской избе. Но главное — строжайше соблюдать гигиену.

«При соблюдении крайней чистоты, — писал Суворов, — … больного нигде быть не может, кроме редкой чрезвычайности, по какому-либо случаю. Поэтому за нерадение в точном соблюдении солдатского здоровья начальник строго наказан будет». Старшим офицерам командующий приказал с каждой почтой докладывать о состоянии здоровья солдат и взыскании с «нерадивых» обер- и унтер-офицеров при умножении больных.

К приказу прилагались «Правила» гигиены. Первым и главным были чистота и сухость. В сыром финском климате сухость даже выходила на первое место. Суворов требовал от каждого обязательно разуваться и раздеваться, тщательно просушивать одежду и обувь, которые должны быть просторными. «Потному» запрещал садиться за кашу или на отдых (только в сухом месте) — «сначала разгуляться и просохнуть». Каждому — иметь несколько смен белья. «Во всем — крайняя чистота», «баня, купание, умывание, ногти стричь, волосы чесать».

Затем — «крайняя чистота ружья, мундира, амуниции». Необходима чистая вода и воздух (спертого воздуха Александр Васильевич не переносил и полагал его одной из причин смертности в госпиталях). Свежую пищу есть сразу, как приготовлена — ленивый и не успевший «за кашу» пусть ест хлеб. В рацион добавлять капусту, хрен, спелые ягоды, летние травы. Полезное средство, особенно от цинги — табак.

От простуды обязательно — «на голову от росы колпак, на холодную ночь плащ». Очень важно — не разлеживаться, солдату необходимо «непрестанное движение: на досуге, марш, скорый заряд, повороты, атака»; «стрелять в мишень». От лихорадки, поноса и горячки Суворов рекомендовал голод. Не мешало также чистить желудок рвотным и слабительным. Но — под наблюдением медиков, с которыми Суворов держал прямую связь.

Именно медицинские чины обязаны были наставлять солдат в соблюдении гигиены и контролировать работу офицеров: «Медицинские чины, от высшего до нижнего, имеют право каждый мне доносить на небрегущих солдатское здоровье разного звания начальников, которые наставлениям его послушны не будут, и в таком случае тот за нерадение подвергнется моему взысканию» — так закончил Суворов этот приказ.

При Дворе не зря говорили о строгости генерал-аншефа. Генералы и полковники, привыкшие распоряжаться в бригадах и полках, как в своих поместьях, не было в восторге от его строгого контроля. Суворов не только издавал приказы, но и добивался их неукоснительного исполнения. Дисциплина и субординация поддерживались им неукоснительно. Результат воспоследовал. При вступлении его в командование в Финляндии в госпиталях была 1000 больных, при одном медике на 100 человек, с «невежественным» обслуживающим персоналом. Уже в «первые месяцы» число больных стало сокращаться, а к концу года, «при отъезде моем», больных осталось 40, и те в основном на освидетельствовании для отставки. В госпиталь попадали только с чахоткой, каменной и венерическими болезнями, эпилепсией. Остальных больных успешно лечили в полковых лазаретах, да и там их оставалось мало. Этот результат был достигнут «строгим соблюдением солдатского здоровья». Суворов резко возражал по поводу ведомости Военной коллегии, где смертность в его войсках исчислялась в 1/50 (т.е. 2%). Для армии это считалось допустимым, но Александр Васильевич был крайне раздосадован, что в число умерших под его командой посчитали огромное число больных, сданных нерадивыми начальниками в госпиталя раньше и умершими в первые месяцы 1792 г. (Д III. 174). На самом деле радикальное сокращение числа больных было достигнуто, с помощью хороших врачей, уже в июне (Д III. 128). Он сам посчитал, что «в немалой Финляндской дивизии, под командой моей[83] за 10 месяцев умерло более 400, бежало больше 200 и осталось больных, слабых и хворых больше 300» (Д III. 181). Смертность не превысила 1% (Д III. 15 2). Бегство солдат было неизбежным, поскольку в дивизию сдавали штрафников и разжалованных гвардейцев, однако многих из них ловили, многие сами возвращались.

Опровергая «клевету», Суворов не отвлекался от главного — организации обороны. За год командования он завершил строительство полевых укреплений и нескольких крупных крепостей, военно-морской базы и каналов. В первое лето солдаты мало тренировались, теперь, имея все полномочия, Александр Васильевич взялся за обучение войск всерьез. «Будучи здесь, — радостно писал он секретарю императрицы, — более чувствую по долгу службы, что я здесь необходим, (так) как обширные предположения не надлежит ни на мгновение из виду упускать». Поэтому визиты Суворова в Петербург были краткими (Д III. 102).

В Финляндии, писал Суворов, «я не отдыхал и в праздники имел мои работные часы» (Д III. 152). Он не только обучал солдат, но строил суда, командовал флотом и проводил морские маневры! «Время не терпит, — торопил он исполнителей (Д III. 106), — всегда в памяти иметь должно, куда нам за нерадение наше отвечать надлежит!» (Д III. 123). Было трудно, но «дело в движении, сердце на месте»; работы идут, хотя в расходе казенных средств «я скуп до крайности» (Д III. 128). «Предпобеждение» Суворов обратил теперь не на врага, а на «немогузнайство» и неточность исполнения приказов. Средством была четкость и подробность приказаний в купе с единоначалием. Александр Васильевич рекомендовал подчиненным: «не унывать, а брать благопоспешные меры», действовать «проворно», следовать благим примерам (Д III. 128 а); «утраченное (время) поправить расторопностью» (Д III. 133). Уже 8 сентября он доложил императрице (через ее секретаря): «Желаемое кончено все! Пограничные крепости отданы в ведомство здешней инженерной команды, остались мелкости… После небольших маневров еду к… каналам», они еще достраивались (Д III. 158). К концу 1792 г. все задуманное было выполнено.