Звезды в твоих глазах - Дженн Беннет

– Эта понравится. Я так думаю. Надеюсь. Ладно, сейчас увидим.

Мы несемся по городу, он едет по Мишн-стрит и не выдает себя ни единым намеком. Я пытаюсь угадать, что это будет. Кино? Ресторан? Кофе в «Джиттербаге»? Но после каждой попытки он лишь говорит мне очередное «нет». Если честно, то я так счастлива быть рядом с ним и иметь возможность его касаться, что мне ровным счетом наплевать, куда мы едем. Но когда мимо мелькают знакомые указатели и двигатель машины начинает реветь, взбираясь на холм на окраине города, до меня наконец доходит, что это будет за место.

Обсерватория.

Он заезжает на парковку, на которой, кроме нас, никого нет. Неудивительно, если учесть, что обсерватория закрылась полтора часа назад. Но Леннон ставит машину и ведет меня к извилистой бетонной тропе с левой стороны здания, по которой можно взобраться на открытую смотровую площадку на крыше. Мы поднимаемся по скатам с крашеными железными поручнями и подходим к закрытым воротам. Леннон набирает на замке код.

– Откуда ты его узнал? – спрашиваю я.

– Думаю, мне просто повезло.

– Леннон, – всерьез говорю я.

– Зори, – в шутку отвечает он, – мне не пришлось делать ничего незаконного, чтобы его заполучить. И совершать преступлений за то, чтобы мне его дали, я тоже не обещал. А теперь, мисс Эверхарт, прошу.

Он открывает ворота и жестом приглашает меня войти.

Я искоса гляжу на него и делаю шаг.

Вдоль низкой стенки по периметру темной смотровой площадки идут красные огни. Под нами, у подножия гор, лежит, устремляясь к заливу, город – матрица белых и желтых точек света, искрящихся, как павшие звезды, на черной земле. На горизонте маячат небоскребы Сан-Франциско, мы одновременно видим над темной водой пролеты Оклендского моста и моста Золотые Ворота. Дует ветер, я чувствую запах эвкалиптовых деревьев.

Прекрасный вид. Вид, от которого захватывает дух.

И он принадлежит нам; мы здесь одни.

В часы, когда обсерватория работает, примыкающий к ней оксидированный зеленый купол открыт и посетители могут смотреть на небо в мощный, профессиональный телескоп. Теперь он закрыт, но два публичных телескопа поменьше, которые на ночь обычно прячут в небольшой металлический ангар, стоят на месте.

– Что это? – спрашиваю я.

– Точно тебе сказать не могу, – говорит он, потирая подбородок, – но думаю, что обсерватория.

Я бросаю на него убийственный взгляд.

Его лицо озаряется улыбкой.

– Авани помогла мне договориться с доктором Вирамонтесом. Когда ты уехала, даже не понаблюдав метеорный дождь, мы долго говорили. Я думал, он возненавидит меня после той кошмарной сцены с твоим отцом…

Из моей груди вырывается стон. Я все еще испытываю унижение.

– Но доктор Вирамонтес, к моему удивлению, отнесся ко всему спокойно.

– Он вообще парень спокойный, – комментирую я.

– Ты ему чертовски нравишься, – говорит Леннон, – в этом я с ним солидарен. Держи. Без этой штуковины тебе не обойтись.

Я беру сумку, которую ему дала мама, и заглядываю внутрь. Там лежит мой фотоаппарат.

– Значит, мама в курсе?

– Я хотел убедиться, что она не возражает, чтобы мы сюда отправились. В прошлом у нас не все было гладко, и у меня нет желания, чтобы она возненавидела меня так же, как твой отец.

Я качаю головой:

– Она всегда была на твоей стороне.

– Ты как? Имеется в виду, после отъезда отца. Я знаю, это тяжело – как для тебя, так и для мамы.

– Да, не скажу, что мне легко, – признаю я, – но и не так уж больно.

– Я не хотел этого, лучше бы все было иначе. Каких бы ужасов я ни уготовил ему в своей голове, мне никогда не хотелось причинять вам с Джой боль.

– Знаю, – говорю я, похрустывая бумажным пакетом с моим фотоаппаратом, – но это, по крайней мере, принесло хоть какую-то пользу.

– Это какую же?

– Мне не запрещено с тобой видеться, – говорю я, чувствуя какую-то необъяснимую робость.

– Да, пока еще нет, – подначивает меня Леннон, и в его глазах плещется веселье. – Ночь ведь только начинается.

Я кладу пакет с камерой на подставку рядом с одним из телескопов:

– Поверить не могу, что ты это сделал.

– Подумаешь, я просто достал код от входного замка, – отвечает Леннон. – Доктор Вирамонтес сказал, ты знаешь, как пользоваться штативом, держателем, треногой или какой другой хренью – все это, по идее, должно быть в ангаре. Нам лишь надо будет перед уходом все закрыть. А если что-то разобьем, у нас будут колоссальные проблемы. Нам отрубят головы. Или вызовут в суд. Даже не знаю, что хуже.

– Наверняка суд, – отвечаю я, глядя по сторонам, – мне еще не приходилось бывать здесь одной.

– Сегодня лунное затмение, – говорит он.

Да? А ведь он прав. Так оно и есть. Теперь я вспоминаю.

Он нежно мне улыбается:

– Я понимаю, это не так классно, как метеорный дождь, да и вид здесь похуже, чем в Кондор Пик, но я же обещал взять тебя куда-нибудь посмотреть на звезды, и у меня это получилось.

У меня перехватывает дыхание. Я силюсь произнести какие-нибудь слова, молча оглядываю смотровую площадку и смотрю на Леннона:

– Даже не знаю, что сказать. Это самый лучший подарок, который я когда-либо получала.

– Может быть… Хотя я бы возразил, ведь защита тебя от разъяренного медведя тоже добавила мне несколько очков.

С моих губ срывается смешок.

– Верно, зато я позволила тебе выиграть у меня в покер и отдала почти весь запас дражешек М&М. Если это не любовь, то я даже не знаю…

До меня вдруг доходит, что такое я только что сказала.

До него тоже.

Все так же держа меня за руку, он обнимает меня за талию и прижимает ближе к себе:

– Как же я рад это слышать.

– Правда? – шепчу я.

– Ну конечно. Я ведь тоже тебя люблю.

Мои руки покрываются гусиной кожей.

– В самом деле?

– Я всегда тебя любил, – шепчет он, – и всегда буду. Ты для меня лучший друг и семья. Тот год, что я тебя ждал, был худшим в моей жизни, но каждая его секунда того стоила. И если бы мне пришлось еще раз через это пройти, только чтобы тебя обнять, я не колебался бы ни секунды.

У меня туманится взор.

– Я тоже. Потому что люблю и больше не могу жить без тебя ни одной минуты. Поэтому не говори больше ничего, а то еще сглазишь.

– Ты меня любишь, – с глупой улыбкой на лице произносит он. Потом опускает голову и трется своим носом о мой.