Мотылек - Анри Шарьер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 87 88 89 90 91 92 93 94 95 ... 167
Перейти на страницу:

– Боже, опять понесло педерастией. Как ты можешь пользоваться мылом, которым подмываются крали?

К сожалению, ему уже пятьдесят два. Но энергичен – любо-дорого поглядеть. Он говорит мне:

– Ты, Папийон, весь в меня, жизнь на островах тебе неинтересна. Ешь хорошо, но опять-таки для того, чтобы держать форму. Ты никогда не смиришься с жизнью на островах. С чем тебя и поздравляю. Здесь у нас с тобой наберется с полдюжины единомышленников. Побег – превыше всего. Конечно, найдутся и такие, кто дорого заплатил бы за выезд на материк, чтобы оттуда бежать. Но никто здесь в побег не верит.

Старина Кастелли посоветовал заняться изучением английского языка, не терять возможности совершенствоваться в испанском, разговаривая с испанцами. Он дал мне учебник испанского языка, где было двадцать четыре урока, а также французско-английский словарь. Кастелли очень дружил с одним марсельцем по имени Гардéс, ходячей энциклопедией по побегам. Гардес уже дважды совершал побег. Первый раз из португальской исправительной колонии, второй раз с материка. У Гардеса сложился свой взгляд на побег с островов, у Кастелли – свой. У тулонца Гравона свое мнение. Их взгляды и мнения не совпадают. С этого дня я решил жить только своей головой и по поводу побега ни с кем больше не разговаривать.

Это, конечно, тяжко, но ничего не поделаешь. В одном только мнения каторжан не расходились: сама по себе игра в карты не представляет интереса, а если уж играть, то только с единственной целью – делать деньги. Соглашались и в том, что играть очень опасно. В любое время можно было ожидать появления претендента на место за игорным столом, что означало улаживать спор в схватке на ножах. Все трое решительны в действиях и для своего возраста страшно опасны: Луи Гравону – сорок пять, а Гардесу – около пятидесяти.

Вчера вечером мне представился случай изложить перед всеми свой взгляд на вещи и взбудоражить почти всю нашу камеру. Один парень из Тулузы, небольшого роста, был вызван на поединок, разумеется на ножах, крепышом из Нима. Прозвище тулузца – Сардина, а верзилы из Нима – Баран. Баран, обнаженный по пояс, начал с места в карьер, поигрывая ножом:

– Либо ты платишь мне двадцать пять франков за каждую игру в покер, либо не играешь совсем.

Сардина ответил:

– Никто никогда и никому не платил за игру в покер. Почему ты ко мне пристал? Почему не вызываешь держателей стола, где играют по марсельским правилам?

– Это не твое дело. Или ты платишь, или не играешь. Или бьешься со мной.

– Нет, биться не стану.

– Что, сдрейфил?

– Да. Не хочу рисковать, чтобы меня порезал или убил такой хвастун, как ты, не совершивший ни одного побега. Я настроен бежать и здесь нахожусь не для того, чтобы убивать или быть убитым.

Все напряженно ждут, что произойдет дальше. Гранде говорит мне:

– Малыш – хороший парень, это видно. И он заряжен на побег. Жаль, что мы не можем ничего сказать.

Я открыл нож и положил под бедро. Я сидел на койке Гранде.

– Тогда, желторотик, либо плати, либо кончай играть. Отвечай! – Баран сделал шаг к Сардине.

И тогда я крикнул:

– Заткни свою глотку, Баран, и оставь парня в покое.

– Ты сдурел, Папийон? – вмешался Гранде.

Продолжая сидеть неподвижно и чувствуя под бедром рукоятку ножа, я сказал:

– Нет, я не сдурел, и послушайте все, что я хочу вам сказать. Баран, прежде чем драться с тобой, а я это сделаю, если ты будешь настаивать даже после того, что услышишь, позволь сказать тебе и всем остальным, что с тех пор, как я появился в этом блоке, где нас больше сотни и все из преступного мира, я, к стыду своему, обнаружил, что такое понятие, как «побег», самое прекрасное, самое стоящее, здесь не уважается. А ведь любого человека, доказавшего свое право называться беглецом, смело рисковавшего жизнью в побеге, следует уважать всем и каждому, независимо от других соображений. Кто-нибудь возражает? – (Тишина.) – У вас свои законы, пусть так. Но в них отсутствует одно очень важное правило, которое гласит: каждый обязан не только уважать беглеца, но и помогать ему и всячески поддерживать. Никто никого не заставляет бежать, и я вполне допускаю, что вы почти все смирились и решили доживать здесь. Но если у вас не хватает мужества изменить свою жизнь, то вы хоть имейте уважение к тем, кто все поставил на карту ради побега. И тех, кто забудет это правило, ожидают очень неприятные последствия. А теперь, Баран, если ты все же хочешь драться, давай!

И я выскочил на середину комнаты с ножом в руке. Баран бросил нож на пол и сказал:

– Ты прав, Папийон, я не хочу драться с тобой на ножах. Сойдемся в кулачном бою, чтоб ты не подумал, что я желторотик.

Я передал свой нож Гранде. Мы сцепились, как две бешеные собаки, и минут двадцать волтузили друг друга. Наконец удачным приемом – ударом головой – я решил спор в свою пользу. Вместе пошли в туалет, чтобы смыть кровь с лица. Баран мне так сказал:

– Верно, на этих островах превращаешься в скотину. Я уже пятнадцать лет здесь, но не истратил и тысячи франков, чтобы попытаться выбраться на материк. Стыдно.

Когда я вернулся в свой «шалаш», Гранде и Гальгани напустились на меня:

– Ты в своем уме? Так провоцировать и оскорблять всех?! Просто чудо, что никто не выскочил в проход с ножом и не пошел на тебя.

– Нет, друзья мои, ничего удивительного здесь нет. Люди из нашего мира реагируют нормально, если видят, что кто-то чертовски прав.

– Ну хорошо, – сказал Гальгани, – но впредь остерегайся играть с огнем.

Весь вечер ко мне подходили поговорить. Приближались как бы невзначай, заговаривали о разных пустяках, а уходя, заканчивали так: «Я согласен, Папи, со всем, что ты сказал». Этот случай упрочил мое положение.

С того дня мои товарищи стали смотреть на меня определенно другими глазами. Теперь у них не могло возникнуть никаких сомнений, к какому миру я принадлежу. Они поняли, что перед ними не тот человек, который со всем соглашается безусловно и без возражений. Я заметил, что, когда мне приходилось сидеть во главе игорного стола, споров возникало меньше и мое приказание немедленно исполнялось.

Держатель стола, или распорядитель игры, как говорилось выше, получает пять процентов с каждого выигрыша. Он сидит на маленькой скамеечке, прижавшись спиной к стене, во избежание возможного нападения. Следует помнить, что убийца всегда найдется. У него на коленях коврик, под ковриком раскрытый нож. А вокруг тридцать, сорок, иногда пятьдесят игроков из всех уголков Франции, много иностранцев, арабов в том числе. Игра очень проста: есть банкомет, и есть понтер. Каждый раз банкомет при своем проигрыше передает карты соседу. В ходу пятьдесят две карты. Понтер снимает колоду, тащит карту и кладет ее мастью вниз. Банкомет тащит карту и кладет ее мастью вверх. Затем делаются ставки. Ставят либо на карту банкомета, либо на карту понтера. Денежные ставки разложены наконец на столе небольшими кучками, и каждый начинает тащить по одной карте. Если вытянутая карта одинакового достоинства с теми двумя, что на столе, она проигрывает. Например, у понтера – закрытая дама, а у банкира – открытая пятерка. Если дама вышла раньше пятерки, проигрывает понтер. Если наоборот – проигрывает банкомет. Распорядитель игры должен помнить величину каждой ставки и не забывать, кто банкомет, а кто понтер, чтобы знать, как распределяются деньги. Это не просто. Надо защитить слабых против сильных, всегда готовых принизить и оскорбить их достоинство. Когда держатель стола принимает решение в каком-то сомнительном случае, это решение должно выполняться всеми безропотно.

1 ... 87 88 89 90 91 92 93 94 95 ... 167
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?