Живописец теней - Карл-Йоганн Вальгрен

Короче говоря, писал Иоаким, человечество получило то, что заслужило. Средства массовой информации торжествовали победу, но в победе этой не было содержания, вернее, содержание было настолько бессмысленно, что плоды этой победы тут же уходили в песок. Кто хочет остаться в стороне, исчезает. Кого не видно, не существует. Кто протестует, того не слышат, или он превращается в посмешище – старомодный моралист. Побеждает худший. Короче говоря – в человеке торжествует фашист.

Хорошая статья, похвалил он себя. Эпоха разбитых надежд внезапно нашла словесное выражение на дисплее его компьютера. Он словно бы чувствовал себя поумневшим… но когда эссе было готово, он вдруг расхотел отсылать его для публикации.

Иоаким вышел в сад. Многонациональная бригада нелегалов из всевозможных прибалтийских стран занималась ремонтом каменного сарая, превращая в его в дом развлечений и SPA. Стоял дивный осенний день. Воздух пах морем, мягкий абрикосовый свет солнца ласкал поздние мальвы, с поэтической грустью цветущие вдоль фасада. В его мобильнике дожидались своего часа три неотвеченных сообщения из глянцевого журнала «Кинг» с заказами на новые статьи – но им был нужен не мизантропический анализ шведской современности, а интервью с поп-звездой Хоканом Хельстрёмом («очень интимное, заставьте его расслабиться и рассказать о своей личной жизни») или поездка в Нью-Йорк, где МоМА[136] проводил выставку, посвященную мужской моде в искусстве. Ни одно из этих предложений не привлекало. Иоаким хотел передохнуть. Он считал, что заработал этот отдых. После стольких лет непрерывных фиаско жизнь, кажется, налаживается.

Двое пожилых, в глубоких морщинах, рабочих сгружали с пикапа с латвийскими номерами неровные плиты знаменитого судетского известняка, предназначенного стать полом в новом элитарном сарае Иоакима. Назавтра он ждал партию безумно дорогого кафеля из Испании. Мини-сауна от «Тулё» и настоящее калифорнийское джакузи (модель J-400, со встроенным терминалом для айпода) дожидались очереди быть установленными в новом SPA. Элегантность и роскошь новых приобретений, их качество и цена внушали ему терапевтический покой. Он мог себе это позволить. Он снова на коне – и зачем в таком случае напрягаться?

Он начал обход стройки. Рабочие крепили на потолке гостиной специально сконструированную световую рампу. В пластиковой упаковке с сохранившимися таможенными наклейками лежал новый итальянский фаянс для ванной. Во вновь надстроенной мансарде навешивали двери. Винный штатив от Алесси разместился в алькове – тоже новая пристройка. Двое донельзя мрачных мужиков из восточного блока занимались кладкой камина, перед полутораметровой пастью которого Иоаким рассчитывал проводить долгие осенние вечера с книгой или с любовницей.

После продажи второго полотна Кройера денег у него было более чем достаточно. Он распределил их по разным счетам, чтобы не вызывать подозрений налогового управления. Выигрыш на бегах – так это называлось, бумаги все были в порядке, правда, за них пришлось отдать двадцать процентов искушенным в отмывании денег уголовникам. Самое главное – вновь появилась уверенность в своей финансовой состоятельности. Он даже решился поместить кое-что в биржевые фонды, и дела там шли сверх всяких ожиданий. Например, китайский фонд, куда он поместил сто пятьдесят тысяч, вырос за два месяца на тридцать семь процентов. Новоявленный фонд Пенсера, куда он на всякий случай перевел деньги со счета в Дании, шел почти так же. Его жульнически заработанные деньги росли не менее жульнически, но это его мало беспокоило.

– Индусы – большие доки по части технологий, – разъяснил ему советник в Шведском Отдельном банке, размахивая проспектами и диаграммами. Разговор занял все утро, клерк не экономил время на клиентах с хорошими доходами.

Иоаким послушался совета – и что же? Бомбейская биржа показывала ежемесячный прирост в десять процентов.

Он обменялся несколькими словами с десятником. Все шло по плану и в полном соответствии с чертежами: еще неделя – и ремонт закончен. Мимо проехал на велосипеде сосед Сюнессон, даже не взглянув в его сторону – они не обменялись ни словом с того момента, когда тот совершил свой малоудачный полет с лестницы.

Он вернулся в дом, достал из холодильника бутылочку «Короны» и поднялся наверх. В комнате для прислуги, где он когда-то играл слесаря-сантехника в фильме Хамрелля, положили новый пол из шлифованной сосновой доски. Разводка электричества уже была закончена, мебель, выбранная дизайнером по интерьерам, завезена. С бутылкой в руке Иоаким продолжил обход. В его старой спальне лежал ковер от «Нессим», импульсивно купленный по пути из «Опера-бара» в «Бернс». Из окна был виден след экскаватора – прокладывали трубы к его новому трехкамерному колодцу… на тумбочке лежало карманное зеркальце, а на зеркальце – маленькое вознаграждение человеку, который так много страдал, но теперь искупил все свои преступления: две дорожки приносящего счастье порошка растения под названием «кока». Иоаким собирался доставить себе это удовольствие после ухода рабочих, просто потому, что у него было желание, а теперь и возможность. Но погода была настолько чудесной, что он решил не откладывать.

Он лег на постель, втянул носом порошок и стал ожидать эффекта. Карстен Хамрелль не одобрял его пристрастия к кокаину. Он считал Иоакима наркоманом, хотя и не в последней стадии, но все же наркоманом, и постоянно советовал ему обратиться в общество анонимных алкоголиков.

– Двенадцатиступенчатая программа. Для таких типов, как ты и я, больше ничего не подходит, – сказал он при последней встрече. – Единственное, чего не следует принимать всерьез, – это их болтовню о Боге. Ты просто мысленно заменяй слово. Они говорят «Бог», а ты понимай – «жизнь». Или, скажем, высшие силы.

– Высшие силы уже на моей стороне. Я никогда в жизни так хорошо себя не чувствовал.

– Ты чувствуешь себя хорошо, только когда нанюхаешься этой дряни… К тому же ты из тех, кто не успокоится – будешь продолжать, как только заведутся денежки. Я по себе знаю. Посмотри в лицо правде, Йонни, – ты злоупотребляешь наркотиками! Ты наркоман!

Сам Иоаким себя ни алкоголиком, ни наркоманом, ни порнозависимым не считал. И уж точно ему не была нужна никакая двенадцатиступенчатая программа. Он, конечно, употреблял, но ни в коем случае не злоупотреблял. Он был, конечно, гедонистом, но только в свободное время.

Выждав, когда простимулированная уверенность в себе достигнет апогея, он предпринял еще одну попытку заманить к себе на Готланд подружку Карстена Лину.

– Привет, это я, – жарко зашептал он в мобильник. – Ты можешь говорить?

– Конечно, я в городе… прием так себе… ты меня слышишь?

– А где Карстен?

– Поехал в Вестервик в гольф играть. За ним заехал какой-то парень с утра. Сказал, приедет не раньше воскресенья.

Хорошая новость. До Готланда – полчаса лета. Значит, у них в запасе целых четыре дня.

– Замечательно! – сказал Иоаким. У него внезапно пересохло во рту. – Давай сюда! Я позвоню в «Скайуэйз» и оплачу билет, получишь его в Бромме.