Ученик архитектора - Элиф Шафак

Чем дольше Джахан глядел на картину, тем сильнее ему казалось, что она живая. Паруса двигались, надуваемые ветром; на облаках играли красные отсветы заката. Человек, изображенный на портрете, исподволь поглядывал на оригинал, словно желая удостовериться, что между ними существует сходство. Вздрогнув, Джахан поспешно закрыл картину тканью. Он не сомневался: в ней обитает некий дух, однако не мог с уверенностью сказать, относится он к числу добрых или злых.

Зодчий Синан тоже получил прощальный подарок от Маркантонио – он был доставлен в его дом в среду, когда все ученики трудились над своими чертежами. То была резная шкатулка из палисандрового дерева, украшенная инициалами. В шкатулке лежал фолиант в кожаном переплете – «Десять книг по архитектуре» римского архитектора Витрувия. На первой странице сообщалось, что труд сей перевел на современный итальянский язык и снабдил комментариями не кто иной, как родной брат Маркантонио.

Хотя Синан был хорошо знаком с этим трактатом, он был рад иметь его новое издание на итальянском. Прижав шкатулку к груди, зодчий направился в библиотеку.

– Идем со мной, – позвал он Джахана. – Поможешь мне читать.

Задача оказалась не из легких. Джахан с трудом разбирал строки, написанные на изысканном и велеречивом итальянском языке. Каждая фраза требовала от него усилий. Тем не менее ему удалось одолеть несколько страниц. Учитель слушал, прищурив в задумчивости глаза.

«Архитектура – это наука, – говорилось в книге. – Она опирается на три основы. И зовутся они forza (прочность), utilita (это слово Джахан перевел как «польза») и, наконец, bellezza (красота)».

– Скажи мне, – спросил учитель, – если бы одним из этих качеств непременно следовало пожертвовать, какое бы ты выбрал?

– Красоту, – уверенно заявил Джахан. – Сила нам необходима. Если наша работа не приносит пользы, она лишается всякого смысла. А без красоты вполне можно обойтись.

– Нет, – покачал головой учитель. – Без красоты никак нельзя обойтись.

– Тогда что же можно принести в жертву?

– Ничего, – с едва заметной улыбкой ответил Синан. – Если ты пожертвуешь одной основой, неизбежно рухнут все три.

В этот момент в библиотеку вбежал сын кахьи. В руках у него было письмо, по его словам только что доставленное из дворца. Синан незамедлительно взломал печать и прочел послание. В глазах его вспыхнули янтарные огоньки.

– Султан Селим хочет устроить ужин в честь Маркантонио, – сообщил он. – Это большая честь, доказывающая, что повелитель весьма высокого мнения о венецианском посланнике.

– Наш султан очень великодушен, – произнес Джахан.

– Судя по всему, ты тоже можешь побывать на этом ужине, – вдруг добавил учитель.

– Я? – ушам своим не веря, переспросил Джахан.

Ему казалось невозможным, чтобы султан упомянул в письме его имя.

Разумеется, он был прав. Как выяснилось, во-первых, письмо прислал не султан, а великий визирь Соколлу. А во-вторых, там говорилось про слона, а не про погонщика. Зная, как сильно венецианец привязан к Чоте, великий визирь решил подарить посланнику возможность в последний раз насладиться обществом слона. Едва Джахан узнал об этом, как настроение у него сразу же испортилось.

– Ты выглядишь расстроенным, – заметил учитель.

– Я ученик главного придворного строителя, а великий визирь видит во мне всего лишь погонщика слона.

– Невелика беда, – улыбнулся Синан. – Так или иначе, ты пойдешь со мной на этот ужин, чему я очень рад. Думаю, отведав изысканных яств, ты сразу воспрянешь духом. И порадуешь гостей маленьким представлением.

Стоило Джахану вообразить, что сегодня вечером он будет ужинать не в зверинце, черпая похлебку из миски поочередно с другими работниками, а в роскошном зале, в обществе вельмож, сердце его забилось как бешеное. Но вместо того чтобы поблагодарить учителя, он угрюмо пробормотал:

– Чота не умеет проделывать трюки.

– В этом нет никакой нужды, – заверил его зодчий. – Гости будут рады возможности вдоволь поглазеть на слона. Один лишь вид этого удивительного существа, созданного Аллахом, поразит их сильнее самых затейливых фокусов.

И все же Джахан не мог совладать с волнением. Хотя с тех пор утекло уже немало воды, воспоминания о катастрофе, постигшей их с Чотой во времена султанши Хюррем, по-прежнему были свежи в его памяти. Меньше всего на свете Джахану хотелось сейчас обучать слона каким-либо трюкам, однако он вынужден был заняться именно этим. Чоте были пожалованы новая пурпурная попона, в которой он походил на охваченную пламенем гору, и ножные браслеты – серебряные кольца, усыпанные множеством крошечных бубенчиков. Когда погонщик облачил слона в этот наряд, тот явно пришел в недоумение. Сделав несколько неуверенных шагов, зверь замер, настороженно хлопая ушами, а затем вновь пошел и опять остановился, не в состоянии понять, откуда исходит этот докучливый звук.

* * *

Но вот долгожданный день наконец наступил. С утра Джахан тщательно вымыл Чоту, почистил его щеткой и смазал оливковым маслом от бивней до кончика хвоста. Потом надел на слона попону и ножные браслеты.

– Ах, какой же ты у меня красавец, – приговаривал при этом Джахан. – Будь я слонихой, влюбился бы в тебя без памяти.

При этих словах в маленьких глазках Чоты заиграли шаловливые искорки. В приподнятом настроении слон и погонщик вошли в ворота, ведущие во внутренний двор.

Вечер начался с церемонии раздачи подарков. Венецианский посланник получил роскошные шали, сафьяновые башмаки, пояса, украшенные драгоценными камнями, соловьев в золотых клетках и увесистый кошелек, в котором находилось десять тысяч акче. Сам султан еще не появился, но приглушенный гул голосов выразил восторг перед его щедростью. Посланника проводили на место, где ему надлежало трапезничать. В просторном зале с высокими потолками стояли четыре стола, предназначенные для самых почетных гостей. За одним из них сидели Маркантонио, великий визирь и архитектор Синан.

Султан, согласно дворцовому обыкновению, вкушал пищу в одиночестве. Джахану доводилось слышать, что в землях франков короли и королевы обедают среди своих придворных.

«Трудно сказать, хорошо это или плохо, – рассуждал он про себя. – С одной стороны, кому охота видеть, как монарх обгладывает куриную ногу, а потом рыгает и ковыряется в зубах, подобно простому смертному. То, что никто из придворных никогда не видел, как принимает пищу султан, усиливает возбуждаемый его особой благоговейный трепет. Но, с другой стороны, это отделяет правителя от подданных, делая его недоступным их пониманию. Намного проще любить человека, с которым ты делишь хлеб. Так что обычаи франков тоже не лишены смысла».

Гостей попроще, в том числе и Джахана, развели по залам меньшего размера. За ужином прислуживали около пятидесяти юношей одинакового роста и телосложения, облаченных в одинаковые зеленые шаровары. Двигаясь проворно и бесшумно, слуги принесли несколько больших круглых подносов и установили их на деревянных подставках. На подносах пажи разложили ложки, расставили специи, соленья и оливки в столь крошечных изящных сосудах, что никто не решался тронуть их пальцем, опасаясь сломать. Затем появились серебряные кувшины и тазы для омовения рук. Наконец слуги принесли гостям полотенца и пескиры – салфетки, дабы те разложили их на коленях и могли вытирать пальцы.