Бабочки и порочная ложь - Кейли Кинг

причина, по которой я этого не сделала, заключалась в том, что я знала, что Рафферти нуждался в этом закрытии больше, чем я.

— Потому что я винил тебя в том, что произошло. Я винил тебя и причинил тебе боль. То, что я сделал и сказал тебе…Черт! — рука, все еще лежащая на стене, сжимается в кулак, и он бьет костяшками пальцев по мрамору.

Освободив хватку от его туловища, я оборачиваюсь вокруг его высокого тела и оказываюсь прямо перед ним. Его подбородок все еще прижат к груди, и я хватаю его лицо, приподнимая его, чтобы он посмотрел на меня. Брызги воды омывают мои волосы и стекают по лбу и щекам. Мои глаза моргают, когда капли прилипают к ресницам.

— То, что произошло, было несправедливо. Любому из нас. То, как ты обращался со мной, было… ужасно, но ты не знал. Я солгала тебе, а ты отреагировал той информацией, которая у тебя была. Я не могу винить тебя за это. Это было несправедливо, но я понимаю, почему ты сделал то, что сделал, — он снова пытается отвести взгляд, но я заставляю его держать голову высоко.

Стены, которые он построил, чтобы не пускать всех, рухнули, а в его голубых глазах есть уязвимость, которая редко бывает.

— Если я тебя не виню и могу простить, то тебе нужно простить себя, — для всего.

Он опускает свой лоб на мой, и его руки нежно сжимают обе стороны моей шеи.

— Пожалуйста, просто позволь мне сказать это в любом случае. Мне нужно.

— Хорошо.

Его большой палец скользит взад и вперед по моей челюсти, и я не могу понять, делает ли он это, чтобы утешить меня или себя.

— Мне чертовски жаль, Пози. Кажется, что этих слов недостаточно, и, вероятно, они не будут такими в течение долгого времени, но я буду продолжать говорить их тебе, пока они не появятся.

Мои руки опускаются, и я могу обхватить его бока.

— Они что-то значат, Рафф. Они значат все, — я давно смирилась с тем, что он, возможно, никогда не узнает правду и что мы никогда не найдем дорогу снова вместе, но тот факт, что мы добрались сюда, — это больше, чем я могла позволить себе надеяться. — Эти слова означают, что у нас есть будущее, и это все, что я хочу, — все, что мне нужно.

Он отстраняется и убирает с лица уже мокрые пряди волос.

— Хорошо, потому что я не собираюсь отпускать тебя снова. Я потерял тебя однажды и отказываюсь делать это снова. Ты чертовски моя, бабочка. Я смею кого-нибудь попытаться забрать тебя у меня.

Я кладу руку на его сердце и, как будто гравирую там нерушимую клятву, даю ему обещание.

— Я не оставлю тебя. Я отдала тебе свое сердце, когда мне было пятнадцать лет, и даже когда ты меня ненавидел, оно все еще принадлежало тебе. Так будет всегда, — затем я говорю ему три маленьких слова, которые будут сильнее и могущественнее, чем «я ненавижу тебя». — Я люблю тебя.

— Бля, детка. Я тоже.

Вытаскивая меня из-под струи, он прижимает мою спину к холодной стене по другую сторону большого душа. Руки хватают меня за бедра, он поднимает меня, и я обхватываю его ногами. Его глаза на уровне его глаз, его голубой взгляд пылает в моем.

— Я любил тебя, даже когда ненавидел тебя. Ты мое сердце, Пози Дэвенпорт.

Он вызывает бабочек, которые порхают у меня в животе, когда его губы врезаются в мои. Этот поцелуй отличается от остальных. Это означает начало новой жизни, подобной этой. Когда наши секреты и ложь раскрыты, нас больше не разделяет ничто. Впервые, а может быть, и никогда, мы совершенно обнажены друг перед другом.

Теперь я знаю, что нашей истории никогда не суждено было быть легкой, но каждая душевная боль и ложь в конце концов того стоили.

Он стонет, его грудь вибрирует рядом с моей, когда мой язык находит его. Кончик его члена касается задней части моего бедра, говоря, что он нуждается во мне так же сильно, как и я в нем.

— Отведи меня в постель, — задыхаюсь я ему в губы. Мы оба промокли, и нам придется сменить простыни, чтобы поспать, но меня это не волнует. — Я хочу тебя.

Держа его, я лижу и сосу его шею, пока он выключает воду и выносит меня из душа. Мы оставляем следы воды на плитке и деревянном полу его спальни, прежде чем добираемся до его огромной кровати. Темные угольные простыни пахнут им, и пряный аромат окутывает меня, когда моя спина касается матраса.

Взяв меня за колени, он раздвигает мои ноги, и прохладный воздух попадает на мою обнаженную киску. Мое требование, чтобы он прикоснулся ко мне, замирает на моем языке, когда его губы смыкаются на моем клиторе, и я на мгновение теряю способность наполнять легкие воздухом.

— Дерьмо! — задыхаюсь я, пальцы тянут мягкие хлопчатобумажные простыни.

Длинное и вялое движение его языка заставило мою спину выгнуться и сжать пальцы ног. Ему не нужно этого делать, мое тело к нему готово, но он получает от этого такое же удовольствие, как и я. Это один из немногих случаев, когда я бы назвала Рафферти Уайльда щедрым.

Одна из его сильных рук обхватывает мое бедро, удерживая меня на месте, пока он лижет, сосет и кусает мою чувствительную плоть, пока я не начинаю биться под ним. Его пальцы погружаются в меня и направляются к тому месту внутри меня, которое он так хорошо знает, и в то же время его губы снова смыкаются на моем клиторе.

Я натягиваю подушку на лицо как раз вовремя, чтобы заглушить звуки, которые он вырывает из моего горла. Комната Пакса находится прямо через коридор, и он чувствует себя бесчувственным, услышав нас здесь после того, что произошло.

Едва я врезалась обратно в свое тело после того, как парила над ним в экстазе, когда он полностью вошел в меня. Он вырывает подушку из моих рук и сжимает мое лицо, причиняя синяк.

Он отступает назад, прежде чем нырнуть так же глубоко, как и раньше.

— Посмотри на меня, — приказывает он. — Посмотри на меня и скажи, что любишь меня.

Это самое простое, о чем меня просили.

— Я люблю тебя, Рафферти. Всегда так было и всегда будет.

Улыбка, которая тронула его губы, прежде чем они сомкнулись на моих, заставляет мое сердце биться чаще, и я радуюсь, зная, что я единственная, кто может это видеть.