Север и Юг. Великая сага. Книга 1 - Джон Джейкс

Некоторое время Орри молчал, потом пожал плечами:

– Я не настолько умен, чтобы вести подобные споры. Кроме того, мне казалось, мы собирались читать.

Он показал ей позолоченный корешок книги, которую вчера доставили пароходом из Чарльстона: «Ворон и другие стихотворения».

Мадлен расправила юбку и села рядом с ним.

– Эдгар Аллан По? Жена Фрэнсиса Ламотта упоминала о нем на прошлой неделе. Она прочла пару его фантастических рассказов и пришла в ужас. Сказала, что этот человек сбежал из сумасшедшего дома.

Орри рассмеялся в первый раз за этот день.

– Типичная реакция на автора-янки, – сказал он. – Боюсь, запереть его в сумасшедший дом уже не удастся. Он умер в прошлом году в Балтиморе. Прожил всего сорок лет и был известным пьяницей. В «Южном литературном вестнике» напечатали несколько статей о нем. Он там работал редактором какое-то время. Но для меня интереснее всего то, что он учился в Вест-Пойнте.

– Он был кадетом?

– Полгода. Кажется, с осени тысяча восемьсот тридцатого. Думаю, его ждало блестящее будущее. Но потом что-то случилось, и его отдали под трибунал за грубое нарушение служебного долга. Перед увольнением он почти все время проводил у Бенни Хейвена.

– Пил?

– Наверное… хотя на самом деле к Бенни ходили в основном поесть. Тебе не понять, какой божественный вкус может иметь обыкновенная яичница. Ты же не обедала в кадетской столовой.

Мягкая нота ностальгии прозвучала в его голосе, взгляд устремился куда-то вдаль. Как же он тоскует по той жизни, подумала Мадлен и нежно взяла его под руку. Она всегда садилась справа, чтобы случайно не привлечь внимания к его увечью.

– Ну, как бы то ни было… – Орри открыл книгу. – Я не большой знаток поэзии, но кое-что здесь мне нравится. В его стихах есть странная, чудесная музыка. Может, начнем с этого?

Стихотворение называлось «Аннабель Ли». Мадлен начала читать:

Она замолчала, показывая тем самым, что наступил его черед продолжать.

Они уже привыкли читать стихи вслух. Это началось пару месяцев назад, когда Орри, к ее большому удивлению, принес на свидание книгу. Стихи были не слишком хороши, но влюбленные наслаждались самим ритуалом чтения, и сегодня волнующие строки вновь вызвали в ее душе трепет желания.

Когда это случилось в первый раз, она испугалась, но теперь ждала этого сладкого чувства с восхитительным предвкушением. Ритмичная смена их негромких голосов создавала удивительное ощущение близости, как будто они уже обладали друг другом – этим единственно возможным для себя способом. Книгу они держали вдвоем; тыльной стороной ладони Мадлен касалась его пальцев, и от этого прикосновения внутри ее разливалось блаженное тепло. Когда читал он, она чуть поворачивалась, чтобы видеть его вдохновенное лицо.

История неизвестного рассказчика о его умершей возлюбленной тронула их. Когда строки уже подходили к концу, голос Мадлен зазвучал чуть хрипловато.

Орри прочел чуть быстрее:

Взгляд Мадлен перебегал со страницы на лицо Орри и обратно. Она чувствовала, как ноет грудь. Лоно повлажнело.

Ей пришлось взять себя в руки, чтобы дочитать:

– «Рядом с ней распростерт я вдали, – дочитывал теперь Орри, – в саркофаге приморской земли».

Он закрыл книгу и сжал руку Мадлен. Они сидели молча, глядя друг на друга. А потом, не в силах больше сдерживаться, Мадлен порывисто обняла его и с коротким вскриком подставила губы для поцелуя.

* * *

В тот февральский день Орри возвращался домой в ранних сумерках. Как и всегда после встреч с Мадлен, он ощущал тоску и уныние. Их свидания никогда не длились долго, и чтение стихов не заменяло ему радости обладания любимой, а ведь именно для такой любви Господь создавал мужчину и женщину.

Сегодня они подошли к самому краю, почти сдавшись перед охватившей их страстью. Один Бог знает, каких титанических усилий им стоило совладать со своими чувствами и не упасть на пожухлую траву, сжимая друг друга в объятиях. Вот почему сегодня он чувствовал себя особенно одиноким, когда сворачивал на подъездную аллею и передавал поводья одному из конюхов. Раб улыбнулся и поздоровался с ним. В ответ Орри лишь сдержанно кивнул. Что на самом деле думал этот негр? «Ты даришь мне рубашку на каждое Рождество, лишая при этом свободы, и ждешь, что я буду целовать тебе руку? Да я скорее ее сломаю!» Да что с ним такое? Неужели Мадлен все-таки добилась своего? Неужели теперь он будет сомневаться в системе, которую почти всю жизнь считал вполне нравственной и единственно правильной?

Он прошел в библиотеку и раздвинул гардины, чтобы впустить слабые закатные лучи. Видеть Мадлен и каждый раз сознавать, что она недоступна для него, было мучительно. Но что ему делать, он не знал.

Орри налил себе солидную порцию виски. Последний свет угасал. Один за другим исчезали блики с бронзовых накладок на ножнах его армейской сабли, которую он повесил на вешалке в углу. Его темно-синий мундир висел там же. Разумеется, это была не та одежда, которую он носил после того, как потерял руку, – здесь оба рукава были на месте. Он заметил, что на медных пуговицах появился зеленоватый налет, а на самом мундире кое-где проступили пятнышки плесени.

Орри сел в свое любимое кресло и погрузился в воспоминания. Ему следовало избавиться от этих вещей. Они постоянно напоминали ему о несбывшихся надеждах. Они постепенно разрушались, как и его жизнь. Они не имели ни смысла, ни цели, как и он сам. Они просто существовали, вот и все.

Боже, если бы только тот день в Чурубуско сложился иначе! Если бы только он поехал в Новый Орлеан, когда был моложе, и случайно встретился там с Мадлен… Если бы! Неужели нет никакого спасения от этого бесконечного «если бы»? Как же его найти?

Он поплелся к застекленному шкафчику, чтобы снова наполнить стакан. Наверху ссорились сестры. В последние дни они, похоже, только этим и занимались. Возраст такой. Орри закрыл окно и сел в кресло, потягивая виски и прислушиваясь к звуку призрачных барабанов. Наконец его мундир тоже растаял в темноте.