Закрытые воды - Вадим Денисов

И боюсь одновременно. Как бы имеются дела и на Земле, незавершённые проекты, несбывшиеся планы. Проклятая инерция не выпускает из цепких лап.

А вот тем, кто тоскует по семьям, особенно детям, надо возвращаться.

Сложные предстоят ночи. Сложные разговоры и думы.

— Как же Билли готовит баранину! Кудесник! — причитал Костя по дороге к меняльной конторе с зубочисткой во рту. — После этого в азиатские харчевни заходить не хочется.

Баранина в городах Леты дорогая. Те самые тучные стада гуляют лишь в предгорьях Манауса, и голов в них относительно мало. В джунглях, увы, барана не разведёшь, не хотят они там пастись. В предгорьях же местность шикарная, почти альпийская. По-хорошему, надо было Манаус ставить именно там. Вот только до реки далековато будет, а в условиях ограниченности видов и количества транспорта это вопрос важный.

— Стейк в «Адмирале Бенбоу» ничуть не хуже каре из барашка, — заметил я. — Мало кто умеет подготавливать хороший стейк к жарке.

— В «ЛабаZе» умеют, — заметил Костя.

Сытые и ленивые, мы шли по узкой улице, и закаленные тропическим солнцем стены домов одобрительно провожали нас глазницами тёмных окон, забранных в частые решётки из тонких реек. Говорят, что в самый жаркий период лета власти официально вводят в Манаусе сиесту.

К местному монетному двору люди ходят. Нет, здесь не бывает толп и очередей, дверь не хлопает беспрерывно: всё познаётся в сравнении, для города это хорошая посещаемость. Женщина зашла, мужик вышел. Пока подходили, внутрь зашла ещё одна женщина, её я помню, это владелица продуктового магазина и молочной лавки на рынке… Значит, был удачный день, хороший товарооборот, касса полна.

Напоминаю, единая денежная система здесь до сих пор отсутствует. Есть манаусский золотой флорин, это самая честная и надёжная монета на Лете. У остальных городов тоже есть свои золотые монеты, но доверие ниже, и качество золота в них — тоже. Медь и никель так и не прижились, хотя в Панизо пробовали такой королевский фокус…

Золото — для крупных сделок, встречается редко. Система чеканки дикая: каждый сам приходит к ювелиру и приносит своё золото, почти в ста процентах случаев ювелирное. Золотым украшениям как таковым в Манаусе не верят, дислоканты из числа арабов и африканцев самотёком натащили сюда слишком много подделок. Вот качество золота и контролируется местной пробирной палатой, а заодно и официальным монетным двором. Оценщик проверяет, устанавливает массовую долю и чеканит по имеющимся образцам монетки каких угодно достоинств — на выбор заказчика, размером от ноготка мизинца и хоть до блюдца. Поэтому монета одной стоимости может быть разных размеров и веса. Тарелок, правда, ещё никто не видел.

Нестройно, разнобойно, зато честно. С серебром такая же ситуация.

Поприветствовав невысокого розовощекого толстяка Дидье Буркхальтера — главного золотого специалиста региона и протянув ему пару добытых в приключениях увесистых монет, я вкратце рассказал историю обретения, опустив роль в этом деле страшных зоргов. Мастер ничуть не удивился.

— Не скажу, что часто, но такие находят!

— Точно такие же, или есть и аналоги? — сразу поинтересовался я. Сколько здесь было финансовых центров в древности?

— Я вас понял, Герман, — улыбнулся Дидье. — Обнадёжить не могу, все монеты именно такого типа. Очень хорошее золото, однако порядок есть порядок. Так что, если вы не будете против…

— Нет проблем, Дидье.

Одну монету я решил разбить на золотые, а другую комбинированно, на золото и серебро. А там видно будет.

Проверка на качество прошла быстро, оценщик вернулся в главное помещение офиса, и мы приступили непосредственно к обмену.

— Свои флорины отчеканить не желаете? Золота много.

— Был такой соблазн, так ведь, Константин? Обсуждали как-то… Пока не стоит, дизайн не придумали.

— А зачем придумывать, если можно взять готовый? — вскинул белесые брови Дидье. — Редкая вещица, первый раз вижу такую на Кристе. Я как раз хотел вам предложить в качестве обменной единицы.

С этими словами он протянул мне мою же монету.

Тот самый русский сувенир, чрезмерно романтически обозначенный мной как символ новой России, земной и иноземной. Это был золотой Сеятель второго выпуска, который я в порыве юношеской страсти подарил Симоне. Ничего другого я предположить не смог. Вероятность, что ещё кто-либо затащил сюда подобную деньгу, являлась математически пренебрежимой величиной. Сам Дидье сказал, что таких тут не видел.

— Что-то не так? — встревоженно спросил оценщик, заметив моё изменившееся лицо.

— Всё нормально, просто ассоциация, старая страсть, — почти не соврал я. — С моей стороны не будет слишком наглым поинтересоваться, кто вам подкинул такую редкость?

Дидье думал секунд шесть, решая, насколько дорог ему важный, если не важнейший на сегодняшний день клиент, и принял вполне предсказуемое решение.

— Вообще-то…

— Не продолжайте, уважаемый, я умею хранить тайну. Вдруг у таинственного незнакомца ещё есть такие же? Обещаю комиссионные от сделки.

— Это Себастьян Гомес, владелец таверны «Чистый Двор» в Панизо, — быстро ответил меняла.

И я начал торопиться. Обмен завершился в рекордно короткий срок, а любезный Дидье остался весьма доволен размером вознаграждения, на этот раз несколько превышающим стандартное.

— Костя, срочно дуй в порт, к радиостанции, надо послать РДО на борт «Темзы». Пусть капитан на обратном пути зайдёт в Панизо и передаст весточки нужным людям. Тексты я сейчас напишу. А мне обратно в «Адмирал Бенбоу», появилась тема.

— Госпоже Квай, хозяйке «Сайгона»? — сообразил напарник.

— Тут на одно поле или цвет фишку не поставишь. И Алену Берсе отправлю, что держит «Джонатан», и Ирфану, да и Сампату надо бы…

Вот тебе и монетка!

Знаменитый «Сеятель» скульптора Шадра стал символом целой эпохи. Его не только на бумажных деньгах изображали, червонец «Золотой сеятель» 1923 года стал первой металлической монетой Советской России, введённой в обращение. В «Двенадцати стульях» авторы хорошенько отжались на этой теме. Вспомните, что Остап Бендер рисовал на агитпароходе «Скрябин»? Именно сеятеля, разбрасывающего облигации! Дословно в романе написано так «Рисунок, сделанный хвостом непокорного мула, по сравнению с транспарантом Остапа показался бы музейной ценностью. Вместо сеятеля, разбрасывающего облигации, шкодливая рука Остапа изобразила некий обрубок с сахарной головой и тонкими плетьми вместо рук». Нам в отличие от современников, видевших этого сеятеля повсюду, все тонкости юмора авторов не понять.

Впрочем, мне сейчас вообще не до юмора.

Это конкретная ниточка, и упускать её нельзя.

Вспоминая это весёлое время, могу охарактеризовать его одной фразой — всё покатилось разноцветным колесом. Память выделяет два наиболее ярких эпизода.