Трудно допросить собственную душу - Анна Малышева

– Нет, конечно. Что ты! Я никому не рассказывал о тебе. А матери тем более.

– Почему?

– Потому что она сразу начнет плакать и просить, чтобы ты пришла в гости, чтобы поболтать с нею… Ты себе не представляешь, какой она стала сентиментальной и невыносимой! – пожаловался он. – И с каждым разом все хуже и хуже, Жермен стало очень трудно управляться с нею.

– А как Жермен? Она согласилась ехать в Версаль?

– Наотрез отказалась, – вздохнул он. – Мать в истерике, вчера пролила море слез.

– Придется искать новую горничную?

– Да, но мать ничего не желает слышать, она привыкла к Жермен, хотя это просто глупая корова. Но в таком возрасте трудно менять привычки. Например, когда у Жермен выходной – а он как раз сегодня, – мать до вечера места себе не находит.

– А Жермен поздно возвращается домой? – закинула Олеся удочку.

– Довольно поздно – часов в одиннадцать – двенадцать, а то и позже. Она стремится использовать свой выходной на всю катушку и часто является пьяной. Но мать ей все прощает, только бы Жермен оставалась с нею… Глупая привязанность!

– Наверное, это тот самый компромисс, о котором ты говорил, – предположила Олеся. – Уж конечно, твоя мама прожила интересную жизнь, и вот под старость ей осталась только глупая служанка… Но она все равно цепляется за нее. И счастлива. Верно?

– Малышка! – изумленно воскликнул Борис, глядя на нее и одновременно выворачивая руль и сигналя машине, идущей на обгон. – Ты настоящий философ! Похоже, с тобой можно обсуждать все что угодно?!

– Ну, если хочешь… – Олеся рассмеялась. Ей подумалось, что никто и никогда не принимал ее всерьез. Особенно Саша. А если бы кто-нибудь решил поговорить с нею по душам, разве она не смогла бы поддержать разговор? Разве она только на то и способна, что продавать водку в ночном магазине и замирать перед камерой! Нет, она еще покажет всем им! Они узнают Олесю! Особенно этот жирный боров! Какой он самодовольный, какой ограниченный, какой старый! Ни за что она не поверила бы, что он старше Саши всего лет на десять. Между ними была пропасть, целые века! А он тем временем продолжал болтать.

– Вчера жена купила себе новый шампунь. К нему прилагался рекламный буклет, его вручили ей в магазине. И знаешь, кто был на буклете? Ты!

– Я? Уже вышла эта реклама? – подскочила она. – Правда?

– Да, малышка, тебе ведь лучше знать.

– Но я ничего не знала!

– Странно, – усмехнулся он. – А я, когда увидел твое лицо – ты так хорошо получилась! – едва смог справиться с собой. Ты знаменитость, девочка моя, мне надо быть очень осторожным, чтобы тебе не повредить! Это может испортить тебе карьеру!

– В самом деле… – прошептала Олеся, хотя думала в этот миг вовсе не о карьере. Ей на ум снова пришли Катрин и Анн. Они ведь тоже ходят в магазины, Катрин моет голову, а если уже вышла реклама… Она никак не ожидала, что агентство сработает с такой оперативностью, ей захотелось выть от собственного промаха! Как она могла знакомиться с этими ребятами, когда знала, что еще немного – и ее лицо узнает весь Париж, а потом – весь мир!

– Ты расстроилась? – Борис протянул руку и погладил ее по голому колену. – Знаешь, что сказала Ирен?

– Кто такая Ирен?

– Моя жена. Знаешь, что она сказала, увидев твое лицо? Что ты очаровательна. Так и сказала. А уж услышать такое от Ирен…

– Я думаю, она ни за что бы так не сказала, если бы знала, кто я такая… – пробормотала Олеся, с трудом отвлекаясь от своих невеселых мыслей. – Но ты, конечно, держался молодцом?

– Будь спокойна, я тебя не выдал.

Потом они остановились возле дома, где жил Борис, и вместе поднялись наверх. Олеся чувствовала лихорадочное возбуждение, вся горела, но при этом ей было совсем не страшно. Борис тащил два больших пакета из магазина деликатесов.

– Сегодня мы пьем шампанское, – сказал он. – И я купил устриц. Самый сезон! Маленькая, ты немного устала? Я вижу, ты какая-то бледная…

– Это ничего, съемка… – пробормотала она. – Я приму душ.

Она вовсе не собиралась мыться, когда шла сюда, но в эту минуту поняла, что ей просто необходимо остаться одной на некоторое время, иначе возбуждение возросло бы с опасной быстротой. Горячая, а потом прохладная вода ее немного успокоила. Все стало проще, осуществимей. В сущности, ничего трудного не было. Конечно, он толстый. Конечно, он мужчина. Но он трус, Олеся нападет внезапно, он ничего не сможет сделать. Он просто не поймет, что случилось. Она принимала душ в той ванной комнате, которая принадлежала Ирен, и в конце концов вытерлась ее полотенцем. Раздался стук в дверь, заглянул Борис. Он увидел голую Олесю и нежно пробормотал:

– Ах, моя лапочка… Дай я тебе помогу!

Отнял у нее полотенце, принялся вытирать ей спину, плечи, покрывая их влажными поцелуями. Она стояла смирно, немного подрагивая от этих прикосновений, стараясь сдержать в себе отвращение. «В последний раз, – говорила она себе. – Подумать только, больше этого не будет, я с ним рассчитаюсь!» В этот миг Борис казался ей грязным насильником, хотя когда-то она сама ему уступила – сразу, без сопротивления, просто, чтобы отомстить Саше за молчание.

– А теперь, моя лапочка, кушать… – ласково приговаривал он, проводя ее в столовую. – Я обо всем подумал. Вот кальмары. Ты ведь любишь кальмаров? Тебе нужно есть побольше морских продуктов, тебе нужен йод. Ты такая худенькая. Я боюсь за твои легкие. Ты не кашляешь?

– Я не Травиата, – мрачно ответила она, усаживаясь за стол. Вместо халата на ней было влажное полотенце, она задрапировалась в него, как в римскую тогу. – Знаешь такую оперу?

– А почему бы нам не пойти в Гранд-опера? Ты любишь оперу? Я открываю в тебе все новые достоинства. Ирен ее просто терпеть не может, но ходит по обязанности. Ты себе не представляешь, как она скучна! Сколько вещей делает только потому, что так принято! О, такая женщина очень хороша, чтобы управлять домом, бюджетом, но развлекаться с нею невозможно!

– Мы не сможем пойти в Гранд-опера, – заметила Олеся, принимаясь за устриц. Она уже научилась их есть – устрицы заранее разделаны специальными щипцами, нужно взять раковину, полить ее немножко лимонным соком и высосать оттуда содержимое. Устричный сок ледяной, после него шампанское кажется тепловатым.

– Почему, моя радость?

– Потому что тебя там могут узнать твои друзья с женами, – пояснила Олеся. – А ты ведь не захочешь, чтобы они рассказали Ирен?

– О боже мой… – вздохнул Борис. Сам он к устрицам не притронулся, сидел, неловко скорчившись на стуле, поглаживая рукой левый бок.

– Почему ты не ешь? – Олеся подняла на него глаза, уже немного осоловевшие от шампанского. – Очень вкусно.

– Так, что-то сердце… – пробормотал он. – Не знаю даже почему… Это еще в офисе началось. Но это ничего, сейчас пройдет.