Опрокинутый купол - Николай Буянов

– Я думаю, ваш брат обладал тем же даром, что и эта индианка, – сказал Вайнцман, пряча глаза. – Но в его воспоминаниях было нечто… такое, что его пугало. Он видел себя Белозерским князем Олегом, которого несправедливо обвинили в предательстве. Возможно, даже в убийстве.

Борис невольно вздрогнул: вспомнилась женщина на кассете, погруженная в транс, бархатная скатерть со свечами, профессионально поставленный голос экстрасенса: «Сформулируйте свои ощущение от той поездки. С чем они у вас связаны?» – «С тревогой», – ответила она. «А конкретнее?» – «С предательством. Возможно, с убийством». Те же самые, точно повторенные слова…

– Глеб был уверен, что Олега оклеветал настоящий предатель. И когда тот понял, что вот-вот будет разоблачен… Вы понимаете?

«Кажется, начинаю понимать», – подумал Борис.

– Кому Глеб показывал свою пленку? Человеку, который в тот момент тоже находился в кинозале. Человеку, который тоже обладал способностью помнить свое прошлое воплощение – иначе все теряет смысл. Но здесь сказано, – Вайнцман ткнул пальцем в газету, – только поймите меня правильно, Боря… Так вот, этот феномен очень редок, известно всего несколько случаев. И невозможно, просто статистически невозможно, чтобы судьба свела двух человек в одном кинозале. Если только…

Он покраснел и замолчал.

– Если только они не родственники, – проговорил слегка потрясенный Борис (вот как, оказывается, легко попасть в список подозреваемых!). – Например, родные братья. Что ж, в логике вам не откажешь.

Художник явственно шмыгнул носом. Казалось, он вот-вот расплачется.

– А что мне еще оставалось думать? Тем более что я действительно пересел к вам поближе еще до того, как стрела свистнула… И, раз на моей ладони была кровь Глеба, значит, он был уже мертв… И никто этого не заметил! И почему Глеб даже не вскрикнул?

– Все равно, – пробормотал Борис. – Подозревать меня в убийстве брата… Как вам такое в голову пришло!

– Вы сыщик, – тихо, будто извиняясь, сказал Вайнцман. – Вы лучше меня знаете: посторонние убивают редко. Убивают друзья, близкие, родные, с кем видишься сто раз за день. Жены убивают опостылевших мужей, дети – богатых родителей, которые слишком зажились на свете.

– Но у вас нет детей. И вы не женаты.

В их разговоре случилась неожиданная пауза: впорхнула медсестричка в коротком белом халате – розовая, упругая, как резиновый мячик, пышущая здоровьем и сексапильностью, что никак не гармонировало ни с палатой для «сердечников» (у кого второй «звоночек», у кого третий…), ни тем более с духовным прошлым этого заведения. Вайнцман покорно подставил ягодицу, Борис деликатно отвернулся. Сестричка закончила экзекуцию, стрельнула подведенными глазками и исчезла, оставив в палате тонкий аромат духов.

– Вы о чем? – мрачно спросил художник.

– Недавно вы сказали, что убийца промахнулся: он целился в вас, но случайно попал в Глеба. Кого вы подозреваете?

Он молчал, а у Бориса снова – в который раз – замкнулась в голове некая электрическая цепь, высветилась догадка…

– Закрайский был уверен, что подделку изготовили вы. Я так не думаю, и Глеб на свою кассету-крючок пытался поймать не вас… Вернее, через вас как через передаточное звено – но кого-то другого. Того, кто действительно подделал рукопись (следовательно, обладал нужной квалификацией), кого вы не хотите или боитесь выдать. – Борис сорвался. – Да не молчите вы! Кто бы ОН ни был, он не всемогущ, он не может подслушать сейчас наш разговор! Не может прийти и просто убить вас здесь, где полно врачей, персонала, наконец, ваши соседи по палате.. Не все же они преступники!

– Я не поэтому, – прошептал Вайнцман. – То есть не из опасения… Просто меня мучает совесть…

Это новость, подумал Борис и утвердительно сказал:

– Он – ваш ученик. Тот, кого вы в сердцах назвали Кулибиным. Я прав?

– Так его называли в училище, – сказал художник. – В самом деле, одаренный был мальчик. Я вел у них семинар на втором курсе.

– Что с ним стало потом?

– Не знаю. Кажется, его призвали в армию. Больше мы не встречались.

– Он бросил училище?

– Не зна-ю, – раздельно сказал Вайнцман. – На следующий год я отказался вести занятия: был слишком занят на съемках.

– Его звали Роман Бояров?

Он отрешенно покачал головой.

– Бояров? Помню, был такой, тоже мальчик не без способностей. Нет, я имею в виду другого, – он наморщил лоб, вспоминая. – Володенька… Какая-то очень простая короткая фамилия…

– Шуйцев? – не веря себе, тихо спросил Борис. – Вы его не хотели выдавать?

– Он всегда был бессребреником, поймите вы! Если он действительно пошел на такое, то не из-за денег, уверяю вас!

– А из-за чего?

Вайнцман пожал худыми плечиками.

– Из-за чего? Из мальчишеской бравады, если хотите. Из озорства, из бесшабашности. Чтобы доказать ? всем…

То же сказал и Мохов о сюжете, снятом моим братом. «Чтобы доказать всем…» Чтобы поймать за руку преступника, который много веков назад сдал татарам спрятанный среди лесов и болот город Житнев, город-легенду. Преступника, который застрелил экстрасенса и «ведуна» Марка Бронцева из его собственного пистолета.

Вот что запомнилось мне, и еще – отсутствующий взгляд художника, устремленный в точку на темно-зеленой стене убогой больницы, бледно-розовая пижама, всклокоченные волосы, старость, пропасть впереди…

…Он был мертв уже несколько дней. Труп совсем окоченел – я почувствовал деревянную твердость и прямо какой-то вселенский холод, едва прикоснулся к посиневшему запястью. Я, конечно, не надеялся нащупать пульс, но и удержаться не смог. Долгий путь в подземном тоннеле, артефакт, оставленный древней расой, людские страсти в современном «безумном, безумном» мире – и достойное завершение здесь, в убого обставленной квартире-мастерской: продавленный диван напротив старенького телевизора, этюдник на шкафу, краски, растворитель на облезлом столе, стакан с чем-то серо-буро-малиновым на дне… Обитель бесребреника.

Сам хозяин сидел на диване, откинувшись на спинку , и стеклянно глядя в потолок, зажав «Макаров» в скрюченных пальцах. Он выстрелил себе в правый висок – зайдя сбоку, я увидел аккуратное, почерневшее по краям отверстие.

– Выстрел в упор, – сказал Гарик Варданян, аккуратно приподнимая голову покойного. – Пороховой ожог в наличии, выходное отверстие… Картина стандартная, я такого навидался в жизни.

– Нервы не выдержали, – негромко проговорил Слава КПСС. – Знал, что Вайнцман рано или поздно его выдаст. Возможно, там, в кинозале, он действительно целился в художника, а не в Глеба.

– Да как же он прошел мимо вахтера?

– Мимо Гагарина-то? Было бы желание… И у Бронцева он наверняка состоял в пациентах: эти его рассказы о собственном трупе, зацикленность на фотографии в музее – ты сам упоминал. Отсюда и орудие убийства: тоже выдает некую аномалию. Псих, одним словом.