Дневник смертницы. Хадижа - Марина Ахмедова

Кивнула — да.

В комнате, где мы по вечерам обычно пьем чай, меня ждала Патимат. Она посмотрела на меня по-новому. Встала и уступила мне место. Она сказала, что теперь недостойна завязывать шнурки на моей обуви. Я хотела ответить ей, что у меня никогда не было обуви со шнурками, но меня тянуло в сон, голова падала на грудь.

— У меня же будет ребенок, — напомнила я.

— Шикарно! — воскликнула она. — Вы уйдете в рай с ним вместе, и твой ребенок всегда будет с тобой.

Разве не этого мы хотим — чтобы наши близкие были всегда рядом? Как я не подумала об этом сама? Все же Патимат — какая она добрая, всегда найдет что сказать. Мы будем всегда вместе — я, Махач и наш мертвый ребенок.

Сегодня Ариф-эфенди снова читал — те же строчки из «Предсмертного мига». Я знаю их наизусть и повторяла за ним про себя.

«Ты явилась поводом того, что Аллах ниспослал этой общине такое облегчение. Затем Всевышний Аллах с высоты семи небес оправдал тебя, отведя клевету нечестивцев. И нет ни одной мечети, в которой поминают имя Аллаха, чтобы в ней днем и ночью не читались аяты о твоей невиновности».

Я прислонилась спиной к стене. Мои глаза закрывались. Я засыпала. Мне виделось, как Махач машет мне с облака. Я иду к тебе, крикнула я, я спешу к тебе, Махач!

Ариф-эфенди говорит, это не грех. Наоборот. Я приму шахаду на пути Аллаха. Двери рая будут открыты передо мной. А так еще неизвестно, смогу ли я праведно прожить до конца жизни, если не стану орудием мести. А так еще неизвестно, заслужу ли я рай.

Я стану орудием мести, и Аллах ниспошлет этой общине облегчение. Отведет от меня клевету нечестивцев.

… и днем и ночью будут читаться аяты…

Слова окутывали меня мягким облаком. Холодная стена грела спину. Я спешу к тебе… Я проваливалась глубже в сон. Вот я снова сама себя наряжаю, снилось мне. К чему был этот сон?

… читались аяты о твоей невиновности…

Я превращалась в чайку. Я взмахивала крыльями, но вместо того чтобы лететь вверх, падала вниз, глубже в сон, в морскую воду. Я видела дракона, который спит на дне. Я разбужу его, став орудием мести, снилось мне. Затем Всевышний Аллах с высоты семи небес оправдает меня… Я взмахивала крыльями, я хотела лететь к Махачу, он ждал меня, но падала все ниже и ниже, пока меня не подхватил голос Арифа-эфенди и не возвратил снова в комнату на сырые циновки, и от холодной стены снова стала мерзнуть спина.

— Оставь меня, Ибн Аббас, — читал Ариф-эфенди.

Клянусь Аллахом, мне хотелось быть преданной забвению и навсегда забытой.

Оставьте меня, крутилось в голове. Мои глаза снова закрывались. Мне было холодно и темно. Я снова падала вниз. Оставьте меня. Мне хотелось быть преданной забвению и никогда не родиться.

* * *

Я не знаю, сколько будет продолжаться эта дорога. Но она не может быть такой же бесконечной, как вечность. Я постоянно сплю, а когда просыпаюсь, то, что я вижу за окном автобуса, пугает меня еще больше. Мы проезжаем незнакомые города. Деревья становятся все выше. Мне снилась зеленая ковровая нитка, которая натянулась от вершины Лысой горы в нашем селе до автобуса. Чем дальше уезжал автобус, тем больше натягивалась нитка. Еще чуть-чуть — и она порвется.

Зачем все эти люди едут туда? За окном некрасиво и холодно. Я никогда не видела такого некрасивого серого неба. Земля, по которой мы проезжаем, кажется мне чужой — я не узнаю ее. Мне снилось, что я лежу в нашем саду под зеленой яблоней. Теплая земля греет мне спину. Я вижу бабушку, она идет, опираясь на палку.

Аллах, что со мной? Почему мне постоянно хочется спать?

Бабушка идет ко мне, опираясь на палку. Она улыбается. Какая она красивая. Я слышу телефонные гудки в трубке. Я звоню тете Зухре.

— Видеть тебя не желаю! — кричит она. — Ты опозорила нас! Мы отказались от тебя и знать больше не хотим! Твоя бабушка умерла! Она звала тебя перед смертью! Потом попросила молока, выпила и умерла! Ты убила ее!

Дедушка так кашлял, я думала, он умрет первым. Я думала, поэтому надо его больше любить, а на бабушку еще останется время, когда дедушки не станет. Но бабушка выпила молока и умерла, а я не успела ее любить. Зато я люблю ее сейчас.

Мне снилось, что бабушка лежит в нашем доме на полу в коридоре. Там, где лежала перед смертью моя мать. Сверху через щель в крыше на нее падает солнечный свет. Она просит горячего молока. У нее на груди сидит ангел смерти Азраил. Он пришел за ней, как придет за всеми нами.

Молоко такое горячее, что от чашки поднимается пар. Бабушка жадно глотает. Она смотрит в щель — туда, откуда бьет солнце. Она открывает рот, и из него поднимается молочный пар. Азраил хватает его и уносит. Со двора приходит скрип точильного камня. Какой неприятный звук.

Я проснулась. Это скрипел автобус.

Думаю, что теперь мне хватит сил. Хватит сил потому, что может не хватить времени.

Я открыла сумку и достала из нее листок. Развернула его и поцеловала строчки, написанные рукой Махача. Рядом со мной сидит мужчина — тот, который спрашивал, готова ли я стать орудием мести. Теперь он выглядит по-другому. Он побрит, на нем костюм и голубая рубашка. От него пахнет одеколоном. Меня тошнит от сильных запахов.

«Не думай, что меня больше нет. Я есть и всегда буду. Не могу тебе ничего объяснить — осталось мало времени. Единственное, о чем я жалею, это что затянул тебя в свою жизнь. Надо было оставить тебя в покое. Но я не смог. Если ты меня любишь, иди к моей матери. Она должна принять тебя как мою вдову. И помирись со своими родственниками. Слышишь меня? Помирись с ними, чего бы тебе это ни стоило. Я оставляю тебе деньги, их я тоже взял у отца, но этих денег хватит тебе надолго. Передай часть Арифу-эфенди, чтобы он мог выкупить мое тело. Не оставайся одна, иди к родственникам. А я всегда буду рядом с тобой. Махач».

Мое сердце вздрагивает под одеждой. Я хочу уйти. Уйти прямо сейчас. Я не могу ждать еще несколько дней. Несколько дней — это вечность. Каждая секунда вонзается в мое сердце. Я хочу стать орудием мести прямо сейчас.

Прости меня, Махач, за то, что не смогла выполнить твою просьбу. Бабушка умерла. Тетя Зухра отказалась от меня. А твоя мать…

Я стояла на коленях, это было у того дома — с колоннами. Но она на порог меня не пустила. Она никогда не простит тебя, Махач. Она отказалась от твоего тела. Ты сам виноват, Махач. Я ведь не виновата! Куда мне было идти, Махач? Все отказались от меня. Бабушка умерла. Дедушке пришлось бы до конца дней прятаться от позора. Сельские сплетницы в открытую показывали бы на меня пальцем. Тетя Зухра, может, приняла бы меня — опозоренную, с ребенком. Но они не могли принять твою вдову, потому что дядя Вагаб — мент. Ты убил родного отца, Махач. Не знаю, за какую идею ты это сделал. Я тебя не сужу, Махач, тебе было видней. Но у тебя был выбор — убивать или не убивать. Или не было у тебя выбора, я не знаю. Я никогда ничего не узнаю — у тебя не хватило времени, чтобы все мне объяснить. Но был ли выбор у меня, Махач? Ты мне не оставил выбора, я ничего не решала сама. Я вернулась в дом Арифа-эфенди. Там приняли меня как родную. Ты же не спросил меня, хочу ли я жить с ними. Мне больше некуда было идти.