Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян

Видно, журналист был намерен отыскать следы документов, которые были стремительно изъяты из многочисленных сейфов премьера.

Как известно, следы ведут к результату.

Выстрелы Богрова

Тайна убийства председателя Совета министров России Петра Аркадьевича Столыпина так и осталась нераскрытой. Убрала ли его охранка? Расправились ли с ним революционеры в ответ на репрессии, проводимые властями? Был ли это заговор верхов, который так же, как и покушение на графа Витте, проходил с молчаливого согласия государя?

Вопросов много, а ответа нет. Так и не нашли истину авторы многочисленных изданий. Не нашли её и историки, в руках которых оказались, уже в советское время, архивы прежней власти. Как любое громкое убийство, оно оказалось скрытым завесой таинственности.

Старая большевичка Изабелла Георгиевна Морозова, выискивающая по поручению товарищей в своей организации провокаторов, считала, что всё оказалось взаимосвязанным.

— Столыпин уже не устраивал царя. Николай был готов от него избавиться, и это ощущало окружение, — говорила она. — Революционеры мечтали ему отомстить за виселицы и расстрелы без суда и следствия. Полиция, начальствующая верхушка которой увязла в интригах, а низшие чины — в различных нарушениях, оказалась неспособной бороться с терроризмом. На должность министра внутренних дел, кроме того, зарились и другие кандидаты. Вот всё и сошлось.

— После роковых выстрелов, — вспоминала Морозова, — все почему-то грешили на эсеров, но те от своей причастности к убийству Столыпина отмежевались, сделав официальное заявление. Выходит, убийца был одиночкой.

Почти век идут споры: был ли убийца одиночкой или премьера свалила дворцовая камарилья, оставшаяся в тени и ловко подставившая полицейского агента.

Столыпин был смертельно ранен 1 сентября 1911 года в Киевском оперном театре. Стрелял в него Мордка Богров, вошедший в историю под именем Дмитрия Богрова.

Усиленная охрана стягивалась в Киев, где в начале сентября 1911 года намечалось открытие памятника императору Александру II. На официальные торжества ожидалось прибытие Николая II со всей свитой, и тайная полиция загодя готовилась к этому событию.

Общее руководство охраной царя и свиты было возложено на товарища министра внутренних дел, командира корпуса жандармов генерала П.Г. Курлова, который и появился в Киеве с двумя помощниками — статским советником М.Н. Веригиным и полковником А.И. Спиридовичем. Содействие им оказывал начальник киевской охранки подполковник Н.И. Кулябко.

Маленькая деталь: полковник Спиридович считался опытным охранником, в своё время работал в Киеве и, уезжая в столицу, передал свой пост Кулябко, который вместе с ним окончил Павловское военное училище и был женат на его сестре.

На организацию охраны ассигновали кредит в 300 000 рублей. Киев очищали от подозрительных элементов, проверяли политическую благонадёжность всех проживающих вдоль предполагаемого проезда императора. В помощь местной полиции были командированы сотрудники центрального филёрского отряда и около двухсот жандармов. В окрестностях города были задействованы войска, а в самом Киеве организована “народная охрана”, состоящая из нескольких тысяч членов черносотенных союзов. Особое внимание уделялось охране Николая II, но и дом генерал-губернатора, где должен был остановиться Столыпин, взяли под усиленный контроль. На внутренних лестницах стояли агенты, во всех коридорах находились сотрудники в штатском.

Казалось, всё было предусмотрено до мелочей. Но два выстрела всё же прозвучали, и система безопасности высших сановников, возведённая полицией и корпусом жандармов, рухнула, как карточный домик.

Интересный разговор состоялся во время прогулки государя накануне события. Николай II увидел начальника своей личной секретной полиции полковника А.И. Спиридовича, который проверял посты охраны.

— Александр Иванович! Не возражаете, если мы с вами вместе погуляем?

Спиридович почтительно остановился.

— Мне хотелось бы с вами кое-что обсудить, — продолжил Николай II. — Не могли бы вы пояснить мне, чему в последнее время симпатизирует Столыпин? Ко мне поступают самые разноречивые сведения о его симпатиях, думаю, и в вашей комнате накопилось немало интересного...

Спиридович понял: царь говорит о материалах, которые накапливались в помещении его личной секретной службы, в обиходе именуемой “комнатой провокаторов”. Туда стекались сведения, полученные не только официальным путём, но и от агентуры. Вся информация, поступавшая в “комнату”, была доступна только государю, и полковник был обязан о ней всегда докладывать.

Конечно, Спиридович не мог не рассказать о последней информации, поступившей в “комнату провокаторов”, о разговоре, состоявшемся в Английском клубе в Петербурге, в котором участвовали Столыпин, Гучков, Бобринский и чиновник, пользующийся доверием Столыпина. Пётр Аркадьевич жаловался, что, несмотря на своё высокое положение, не чувствует себя уверенно и прочно. “В любой момент государь может прогнать меня, как лакея, — вырвалось у него. — В Англии, где существует конституционная монархия, ничего подобного с премьер-министром произойти не может.

Избавить от поста вправе только парламент”.

Спиридович замолчал. Молчал и царь. Он больше любил слушать, чем говорить, и окружение хорошо об этом знало.

— Я слушаю вас, Александр Иванович, — сказал, наконец, Николай II. — Продолжайте.

— Так вот, зашёл разговор и о развитии России. Гучков убеждал, что затишье в империи ненадолго, что лучше бы, не ожидая новой бури, которая сметёт монархию, проделать всё сверху, превратив Думу в парламент по английскому образцу. Бобринский на сетования премьера заметил, что в России сегодня Столыпин фигура вторая после государя и вряд ли найдётся человек на его пост. Видимо, хотел внушить Петру Аркадьевичу уверенность. При этом добавил, что именно Пётр Аркадьевич сумел железной рукой усмирить смуту и это, с одной стороны, незабываемо, а с другой — свидетельствует о его больших возможностях.

— А что же Пётр Аркадьевич? — спросил царь. — Какую точку зрения он высказал?

— Промолчал, ваше величество.

Царь вздохнул и спокойно заметил:

— Вот видите, как всё просто. А я всё думаю, почему же Пётр Аркадьевич таким тоном разговаривает со мной, предъявляет ультиматум: если я не введу земства в западных губерниях, то он намерен выйти в отставку. Требует распустить Государственную думу и Государственный совет, отказавшихся утвердить его предложения. Неужели он действительно думает об усилении своей власти?

Желая смягчить впечатление, Спиридович заметил, что разговор был во время игры в карты, а это порой допускает некоторые вольности.

— Нет, позвольте, Александр Иванович, — возразил Николай II, — у государственного мужа такие слова не должны слетать с языка никогда... — Помолчав, он добавил: — А мне не везёт на премьер-министров. Витте оказался больше француз, чем русский, Столыпин больше англичанин, к тому же, видите, и сторонник конституционной монархии... — И, поставив в разговоре точку, государь направился во дворец.

Эта беседа проливает свет на весьма существенную деталь: отношения между