Исповедь зеленого пламени - Наталия Мазова

На пятачке между базарчиком и входом в подземку, и свечи горят у самых его ног, бросая отсветы на лицо. Одет в черное, даже плащ не постеснялся набросить. А лицо… именно таким обычно представляют себе Гитранна те, кто никогда Его не видел, но слышал запись голоса. Черные прямые волосы давно не стрижены, неровно падая на лоб, узкие глаза, черты лица как раз на полпути между Степным Волком и Лордом Залов Ночи…

ДА КАК ОН СМЕЕТ!!!!

В следующую же секунду я уже стыжусь этой мысли — но это в следующую. А в первую… не знаю, как мне удалось не выкрикнуть это вслух.

Значит, говоришь, ничего тебе от них не надо, кроме их песен?!

Я ведь так хорошо знаю, что надо сейчас делать, — вот конец третьей строфы, в этом месте я всегда срываю с лица покрывало и отдаюсь слиянию музыки и движения так, как никогда не отдавалась мужчине. Да и наслаждение получаю не меньшее, хотя и другого свойства.

Я еще не забыла ту ночь — уже в Авиллоне — когда Он по моей просьбе пел все Пять Смертных Печатей, а я стояла возле Него на коленях, и в ладони моей дрожал, меняя прозрачность, кристалл, запоминающий звук! Сколько раз я оживляла этот кристалл в компании друзей и радовалась их отраженной радостью!

Но эту вещь — Смертную Печать Огня, первый Его подарок мне, — я незаметно привыкла считать своей. Пусть не лучшая, но любимейшая, словно про меня сложенная. Я успела сродниться с каждой ее нотой так, как может только танцовщица. И вдруг увидеть ее в чужих руках, услышать от совершенно постороннего… бог мой, да он еще и слова меняет! Ну уж это слишком!

Где у меня та агатовая подвесочка? Вроде недалеко, я же все украшения в карман сумки положила.

Он продолжает играть, когда я протискиваюсь сквозь толпу и оказываюсь прямо перед ним. Чернобурый лисий мех на капюшоне, пожалуй, еще усиливает впечатление. Ага… твое лицо меняется, ты чуть не сбился с ритма… не иначе, боишься, что сам вызвал меня этой песней…

Вот Она подходит, чтоб взять меня вниз…

…Опомнись, Элендис!!! Ты ли это?!!

Что я такое наделала, как мне вообще такая мысль могла в голову прийти? Здесь ведь даже Орденское Право Мэллора неприменимо — Луг далеко отсюда, заведомо не в этой Сути. А этот парень — такой же уличный артист, как я и мои друзья, он тоже дарует ЭТО людям. Ради куска хлеба обычно поют вещи попроще, опускаясь до толпы, а не поднимая ее до себя.

Так как Я САМА посмела, уже после Кармэля?! Или действительно права была Райнэя, и мне не сами песни важны, а преломление их через меня, знание, что это МОЕЙ властью смеется и плачет народ?

Власть… Вон оно что… Воистину трудно выйти незапятнанным из Города-под-Тенью, если ты не святой. Как я проклинала одержимых — и вот сама позволила войти в себя ЭТОМУ! В отчаянии я шепчу себе под нос, как покаянную молитву, строку из кодекса Братства: «Не пожелай себе того, чего не можешь полюбить — то же, что любишь, и так твое».

Воистину! Любить, а не иметь, не обладать! Не уподобляться Райнэе! Если я люблю Флетчера — да будет он счастлив с Тинкой, ибо ему так лучше! Если я люблю песни Гитранна — пусть их слышит как можно больше народу! Радоваться же надо, что неведомым путем они добрались и на эту, весьма тяжелую Суть, а не ощущать себя обворованной!

Между тем этот… черный менестрель доиграл Смертную Печать Огня — и теперь смотрит мне в лицо со страхом.

— Кто… ты?

И тогда я, сгорая от стыда, бросаюсь бежать — прочь от того, кого посмела поставить ниже себя, прочь от тех, кто это видел, прочь, через узкую проезжую часть, туда, за киоски, куда не падает свет фонарей…

…удар — и громоздкая, как бронеход типа «личинка», легковая машина уносится прочь, даже не сбавив скорости, а я лежу на асфальте, задыхаясь от боли. Капюшон слетел с моей головы, волосы рассыпались, сумка отлетела в сторону… а я завороженно смотрю, как медленно проваливается сквозь решетку канализации тонкая цепочка со знаком Черной Луны.

Толпа, слушавшая песню, быстро обступает меня, народ все прибывает, я как во сне различаю сквозь гул голосов: «Не было же никакой машины… как из-под земли вылетела!»

— Дайте пройти! — теперь уже он, черный менестрель с Техноземли, протискивается сквозь толпу, чтобы опуститься передо мной на колени.

— Что с тобой? Очень больно?

— Конечно… — его лицо белее мела, и только расширившиеся глаза чернеют провалами. — Но я попробую встать… — с огромным трудом пытаюсь приподняться, и тогда превосходящая все мыслимое боль словно взрывается в груди и особенно в спине, и сознание мое мгновенно гаснет…

* * *

А в этот миг далеко от места происшествия сильный порыв ветра ударил в закрытое окно — раз, другой, взвыл, с размаху ударившись о стекло, яростно ударил третий раз… И, сдавшись, форточка распахнулась, и стекло пошло трещинами от удара о стену…

Шинно почувствовал, как рыженькая девушка, только что мирно дремавшая у него на груди, похолодела, напряженно выгнулась — и вдруг забилась в кольце его рук, как пойманная птица.

— Что ты, Тайка? — произнес он, невольно заражаясь ее тревогой.

— Мне страшно, Гэлт, — неестественно ровным голосом ответила девушка. — Мне привиделось… я задремала, и мне привиделось, что я — осенний лист, последний на ветке. Ветер сорвал меня и бросил на землю, и нога прохожего вмяла меня в грязь. Только и всего.

Она замолчала, все еще дрожа, и тогда оба ясно услышали, как воет ветер и звенит бьющееся стекло в соседней комнате.

Одним гибким движением Тайка вырвалась из рук Шинно, схватила с полу начатую бутылку с вином и исчезла на кухне. До Шинно донесся плеск жидкости, льющейся в раковину.

Милая вечеринка вдвоем кончилась неожиданно и зловеще.

Набросив рубашку, Шинно взял свечу, подошел к темному, отливающему последней синевой зеркалу ночного окна — и не увидел себя. Вместо этого взгляду его открылась картина обнаженного поздней осенью леса. У почти погасшего костра прямо на земле неподвижно лежал юноша с закрытыми глазами и руками, стиснутыми на рукояти джэльты. Порывы ветра разносили в клочья почти мертвый костер, и пепел, подобно первому снегу, ложился на лицо и одежду юноши, засыпал сединой его длинные темные волосы. Сон, похожий на смерть, и только яркой, до боли в глазах, точкой пульсировал синий свет в камне его перстня.

Машинально Шинно бросил взгляд на свое кольцо — точную копию того, в зеркале ночи. Конечно, камень был спокоен — драгоценная игрушка, мертвая имитация сапфира Огня…

— О небо, что это? — Тайка неслышно подошла сзади, обняла за плечи. Шинно мимолетно удивился, что и она ВИДИТ, но задумываться над этим было некогда.

— Один человек попал в беду, — отрывисто бросил он. — То есть даже не столько человек, сколько… Мир в опасности, Тай.