Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - Эндрю Лоуни

В заключение автор предупреждал читателей, что имеет место дальний прицел. «Я уверен, что Бёрджесс и Маклин устроили свое недавнее публичное появление в Москве, как предупреждение для оставшихся предателей – предупреждение, что они могут быть раскрыты, если не будут и дальше работать на русских. Предателей следует искоренить раньше, чем заработает долгосрочный и масштабный шантаж. Только тогда Британия будет спасена от еще одного аналогичного скандала». Статьи были анонимными, но было очевидно, что их автор – Горонви Рис, и его имя было названо в колонке сплетен «Дейли телеграф»[879].

Что получил Рис, написав эти статьи? Во-первых, 2700 фунтов, которые, безусловно, оказались кстати и помогли выплатить некоторые долги. Но деньги были всего лишь частью. Как позже утверждал Рис, повторное появление Бёрджесса заставило его переоценить их отношения, и статьи, написанные штатными редакционными авторами, были чем-то вроде признания, попыткой объяснить, почему он дружил с Бёрджессом и не выдал его.

Если верить Исайе Берлину, «это был своеобразный страховой полис. Я полагаю, он боялся, что Бёрджесс распространит дезинформацию, будет рассказывать ужасные вещи о нем и многих других. Он должен был успеть первым. …Думаю, Горонви был напуган. Он считал, что может случиться все что угодно, и запаниковал»[880]. Не исключено также, что это было еще одно предупреждение, адресованное Энтони Бланту.

Последствия для Риса оказались катастрофическими. Он лишился работы в университетском колледже Уэльса в Аберистуите, и от него отвернулись все друзья. Письмо от Роя Харрода представляется типичным. «Гай был очаровательным, культурным, цивилизованным и очень приятным человеком. Для меня невыносима мысль, что память о нем оказалась замаранной. В твоем рассказе он всего лишь пьяница и сексуальный извращенец. Ничто не может быть дальше от правды. Как это мерзко с твоей стороны!»[881]

Больше всего людей разозлило то, что все было сделано анонимно, выбор газеты, лицемерие – автор заявил, что есть и другие предатели, но дальше этого не пошел, а также запятнал честь и достоинство легкоузнаваемых личностей. Сам Бёрджесс нисколько не расстроился. «Бедняга, ему, должно быть, очень нужны были деньги». Его больше всего оскорбило предположение, что он и Маклин были любовниками. «Это все равно что лечь в постель с большой белой женщиной!» – воскликнул он[882].

Джозеф Болл, упомянутый в статьях, подал в суд на Риса и «Пипл», потребовав извинения и возмещения ущерба, заявив, что «никогда в жизни не встречал Гая Бёрджесса и даже не слышал о нем до тех пор, пока он не покинул страну»[883]. Представители МИ-5, до тех пор не принимавшие Риса всерьез, немедленно направили двух человек в Аберистуит, чтобы допросить его и ознакомиться с оригинальным вариантом статей.

Через несколько дней после появления первой из статей в «Пипл» Бёрджесс написал Тому Дрибергу, который опубликовал благожелательную статью в левой газете «Рейнолдс ньюс», чтобы договориться о встрече. «Я не хочу многословно объяснять, что не был агентом. Нет никаких свидетельств того, что я им был. На самом деле я им не был, и это все»[884]. Они были знакомы еще во время войны – вместе работали над передачей «Неделя в Вестминстере». Дриберг считал, что с Бёрджессом обошлись несправедливо, и после его появления в Москве написал ему, спрашивая, может ли он приехать и встретиться с ним.

Бёрджесс, которому не нравилось, каким его изображали в средствах массовой информации, – особенно его разозлило предположение, что его исключили из Дартмута за воровство, – вероятно, посчитал необходимым исправить ситуацию и согласился встретиться. Они оба разделяли пристрастие к алкоголю и гомосексуализму – Фрэнсис Уин предположил, что Дриберг видел в Бёрджессе себя и надеялся понять его еще лучше после разговора[885] – и оба были связаны с британской разведкой. Дриберг был информатором МИ-5 с 1942 года, а теперь стал невольным участником операции МИ-5. Разведка желала знать, в чем Бёрджесс собирается признаться в мемуарах[886].

К Бёрджессу собирался еще один гость. В марте Эвелин Бассет написала сэру Уильяму Хейтеру в московское посольство, выразив желание повидаться с сыном. «Будет ли это затруднительно, если я приеду? Могут ли меня задержать для целей пропаганды? Может ли мое присутствие быть использовано русскими для давления на Гая? Я не хочу стать причиной новых проблем для британских властей, но мне бы очень хотелось повидаться с сыном. Я старею и плохо себя чувствую»[887].

В начале июля она приехала и вместе с сыном провела месяц в правительственном санатории в Сочи, где был отдельный пляж. Они «общались с другими отдыхающими, загорали, катались на катерах и гуляли по обсаженным пальмами городским улицам. Отдыхающие в санатории рассказали, что миссис Бассет научила поваров готовить любимые английские блюда ее сына»[888].

Через несколько дней после ее отъезда в Москву приехал Дриберг. Он на две недели остановился в «Национале». На следующий день Бёрджесс позвонил ему и попросил подойти к гостинице «Москва», где, по его заверению, у него был номер. «Гай Бёрджесс стоял у входа в гостиницу. Он был легкоузнаваем, несмотря на то что теперь в его волосах проблескивала седина. Его лицо уличного мальчишки загорело на кавказском солнце. Он подошел ко мне, и мы пожали друг другу руки. Я чувствовал себя как Стэнли, нашедший Ливингстона», – писал Дриберг[889].

В течение двух следующих недель Дриберг записывал подробности жизни Гая Бёрджесса – так, как их предпочитал помнить Бёрджесс, то есть не всегда точно. В свою очередь Бёрджесс ввел его в свой новый социальный круг, который был отнюдь не таким блестящим, как в Лондоне. Они провели «приятный вечер в серьезной беседе» с двумя британскими коммунистами, и еще один – с Ральфом Паркером, московским корреспондентом «Таймс» и «Дейли уоркер», которому Бёрджесс не доверял. «Мы все думаем, что он агент, но мы никак не можем понять, на чьей он стороне»[890].